«Я провел более 38 лет, окруженный человеческим страданием. И продолжаю работать. Потому что все люди связаны между собой: если страдают одни, это не может не касаться других. В зонах конфликтов и боевых действий, в лагерях беженцев царят бедность и страдание, унизительные для человека. И я хочу не только помочь тем, кто в этом нуждается, но и донести до тех, кто живет в довольстве, что они не вправе оставаться равнодушными, когда другая часть человечества переживает трагедию за трагедией. Ведь все это может произойти с каждым. И каждый несет ответственность не только за себя и свою семью, но и за весь земной шар.
Мы должны делиться всем, что знаем и что имеем».
Так уроженец Тебриза, иранский азербайджанец Реза Дегати стал одним из самых эффективных миротворцев: его крик души подхватывают National Geographic и Time, его снимки издаются тематическими альбомами, удостаиваются престижных премий, выставляются в музеях и галереях... Но слава не утешает, когда на тебя изо дня в день смотрят десятки глаз, полных неутолимой боли.
Голос. Турция, Стамбул. 1993
Слово на городских стенах указывает путь любому, кто знает, как его увидеть. Стены передают загадочный призыв: «Приди». На каждом шагу я читаю и, кажется, слышу приглушенное эхо голоса кого-то, кто ведет меня: «Приди... Приди»... И я следую этой неожиданной игре. Я пускаюсь в свободное плавание с поэзией слова. Я ищу ее, жду ее на каждом углу... И вдруг открывается дверь в сад в традиционном стиле, усеянный замшелыми, молчаливыми свидетельствами былых времен.
Мы находимся в школе дервишей Мевланы Руми, суфийского философа. Он там – обращается к бесконечности, к ритму божественных заклинаний, кружась в мистическом танце, с одной рукой, воздетой к небу, а другой – протянутой к земле, как будто живое сообщение Богу: «Мы – узел в энергетическом круговороте между землей и небом».
Вы как-то сказали, что противостоять угнетающей действительности Вам помогают поэты-суфии – Руми, Фирдоуси…
Я читаю не только суфийскую поэзию. Все мы сотканы из нервов, а я провожу большую часть времени среди людей, которые очень страдают, и любой на моем месте был бы потрясен увиденным. Вот я и обзавелся средством от эмоционального выгорания: для меня это поэзия, высшая форма творческой мысли, одно из величайших искусств, которые когда-либо изобретал человек. Способ совершенствования души – вот что поэзия для меня. Суфии тоже писали о ценности всякого человеческого существа. Гуманизм – одна из их основных идей. Суфизм весь – о том, что все мы едины и что нет различий между человеком и человеком, верой и верой. Я тоже в это верю.
Когда лауреат Пулитцеровской премии Кевин Картер сделал свой знаменитый снимок истощенного ребенка, к которому подбирается стервятник, на него обрушился шквал обвинений в... бесчеловечности. Ваша профессия каждый день ставит перед моральным выбором: сделать ценный снимок, который, быть может, войдет в историю, или оказать помощь – здесь и сейчас...
Люди не знают, что остается за кадром. Может показаться, что никого, кроме фотографа, поблизости не было, и, раз он не выпустил из рук фотоаппарат – значит, не помог. На самом деле у всех фотожурналистов одна цель – помогать людям, донося их голоса до других. Кевин был одним из таких фотожурналистов, именно потому он и сделал этот снимок. Что до меня, то на поле боя, лицом к лицу с войной, моя первоочередная задача – быть начеку, чтобы делать снимки, которые расскажут правду. Возможно, даже большую часть происходящего я запечатлеваю в собственной памяти.
Помню, как я обрадовался, когда появились камеры с автофокусировкой: такой аппарат наводит фокус, когда я уже ничего не вижу от слез. И я продолжаю снимать, по меньшей мере, пока не увижу, что людям в кадре необходима моя физическая помощь, мои руки. Иногда некому помочь, кроме меня.
А как вообще в горячих точках относятся к человеку с фотоаппаратом?
Если просто навести объектив на человека на улице, скорее всего он спросит: «Зачем Вы меня фотографируете?». Надо разбираться в людях, чтобы никого ненароком не оскорбить. Надо убедиться, что они принимают факт твоего присутствия, понимают, что это твоя работа. Зато, когда дело доходит до демонстраций, зон конфликтов и пр., тут уже совсем другое. За все эти годы я заметил, что представители властей, руководства компаний или политических группировок не любят попадать в кадр. Значит, знают, что поступают плохо, стыдятся своих поступков и не хотят, чтобы кто-то это видел. Фотожурналистов преследуют, разбивают их камеры... Я и сам бывал в такой ситуации не раз. Меня арестовывали, били. Все это проделывали отдельные группы людей, которым, очевидно, было что скрывать. Иначе зачем кому-то опасаться фотографа? Простые люди не боятся. Конечно, если им не внушили, что это шпион, который может навредить их стране.
Значит, бывало, что Вам угрожала серьезная опасность?
Я всегда рискую, но риск этот преднамеренный. Фотожурналисту надо быть всегда на фронте, в центре событий, у него должна быть вся информация, чтобы в нужное время оказаться в нужном месте. Конечно, без чутья тут не обойтись. К сожалению, сотрудники прессы чаще всех подвергаются нападениям. Я всегда знал, на что иду. Сто раз я закрывал глаза и думал: вот они, последние минуты моей жизни... Взрывались бомбы, свистели пули, но я каждый раз чудом оставался жив.
Случалось затесаться между воюющими сторонами, когда бомбили вслепую все подряд... В Сараево я ехал, зная, что меня могут похитить сербские группировки, которые не хотят впускать в город журналистов. Много раз российские военные посылали людей схватить меня в горах Афганистана. Нельзя было расслабиться ни на минуту, чтобы не позволить себя одурачить. Конечно, у фотожурналиста должна быть хорошая техника, острый глаз и чувство цвета, но он также должен уметь добывать информацию, доискиваться до причин происходящего. Проверять, достоверную ли информацию тебе предоставляют, не пускают ли по ложному следу... И этого мало. Фотограф должен вкладывать всю душу в то, что он делает: только так можно понять, что происходит вокруг. А если это зона активных боевых действий, то категорически нельзя паниковать – в панике ты теряешь над собой контроль и не только не можешь работать, но еще и рискуешь пострадать, бросившись куда не надо. Нужно постоянно себе это напоминать и стараться оставаться максимально нейтральным...
А удается сохранять нейтралитет, когда ситуация затрагивает Вас лично?
Каждый человек, которого я встречал, каждая история, которую освещал, – для меня личное. Я не вижу разницы между африканской, афганской или азербайджанской матерями, оплакивающими смерть своих сыновей. Разумеется, принадлежность к определенному региону позволяет лучше понять то, что в нем происходит. Но это не значит, что фотожурналист вправе смотреть на ситуацию однобоко: его долг – смотреть на события не как их участник, а как представитель всего человечества. Попытаться понять все конфликтующие стороны – а значит, понять себя, потому что без понимания сути происходящего не может быть самовыражения. Нельзя снимать то, чего не понимаешь. В Карабахе, во время войны, я постоянно напоминал себе: «Я здесь в первую очередь как фотожурналист!». У нашей профессии своя этика.
Когда дело касается моего родного края, я стараюсь быть еще более аккуратным в передаче фактов, чтобы никто не мог уличить меня в предвзятости.
Вопль. Азербайджан, 1992
Городок Ходжалы стал местом массовой расправы, учиненной армянскими войсками в феврале 1992-го. Лишь немногие из горожан избежали резни. А те, кто выжил, потом день за днем ходили в морг города Агдама в поисках исчезнувших членов своих семей, пробираясь между десятков трупов, обернутых в белые пластиковые чехлы.
Медленно, тщательно изучали они каждое лицо, одно за другим, открывая зверства армянских вояк...
Эта женщина, что на снимке, только что нашла своих сына и мужа. По словам врача, помогавшего ей в ее поисках, глаза им были вырваны заживо.
У меня в ушах до сих пор невыносимая мука ее рыданий...
Так может ли фотография претендовать на безусловную объективность?
Путь к объективности начинается с выбора точки зрения. Многое зависит от того, какой фотоаппарат используется, какие линзы, под каким углом. Уже выбирая, под каким углом снимать, автоматически становишься интерпретатором. Выбирая, что снимать, выбираешь точку зрения... В этом смысле об объективности говорить не приходится. Фотоаппарат – не копировальная машина, да и та не повторяет оригинал в точности. Быть объективным в нашей профессии – значит показывать как можно больше, чтобы «картинка сложилась», при этом стараясь честно передать, как ты видишь ситуацию.
Непокоренный. Афганистан, провинция Панджшер. 1985
Командир Масуд, лидер «Талибана» – афганского сопротивления против русских до 1989 года и позднее
Вначале было столкновение лицом к лицу в 1985 году, затем проблеск взаимного признания: игра в шахматы в долине Панджшер, рукопожатия, объятия, споры и обещание встретиться снова... Это семнадцать лет нападений, слежки, горячих споров и поэтических словесных состязаний до зари. Это доступ в освобожденный Кабул и посещение единственного анклава, все еще остававшегося под контролем талибов. Это память о тех мирных грезах, тоска по свободе и долг сопротивляться несмотря ни на что. Это пустота его исчезновения... И, прежде всего, это – обещание другу.
Ну, а какая же картинка складывается у Вас о нынешних беженцах из стран Востока в Европе? Что их ждет в ближайшем будущем?
Беженцами становятся не по своей воле, а когда родной край уничтожен либо там жить небезопасно. Причины могут быть разные: война, диктатура, неприятие каких-то идей... Многие беженцы, если их спросить, назовут основными причинами своего бегства желание получить образование и вести безопасную жизнь. Я думаю, многие были бы рады вернуться на родину. Да, некоторые беженцы принимают христианство, потому что их хорошо приняли в христианском обществе: они практически не видят бумажной волокиты, об их здоровье заботятся на уровне государства. Но это не главная причина. Из стран Востока уезжают еще и потому, что то, что там совершается якобы во имя ислама, наносит урон человечеству, гуманизму, самому исламу наконец.
Как же такое случилось? Ведь ислам – мирная религия...
Само слово «ислам» значит «мир». «Салам» – это пожелание мира. Но у всех религиозных книг есть одна общая особенность: прочитывать их можно по-разному. Исламский фундаментализм – это уже идеология, а не религия. Многие фундаменталисты, особенно на Среднем Востоке, не очень-то знакомы с религией. Мы живем в очень сложное время, когда идеология использует веру, чтобы промывать людям мозги и переманивать их на свою сторону. Вдобавок разные группы фундаменталистов используют религиозную пропаганду, чтобы воевать между собой. Я видел фундаменталистов разных религиозных течений, общался с ними... Все они одним миром мазаны: все это люди, убежденные, что поступают правильно и что можно использовать религию в своих целях.
Кому же на самом деле нужна война?
Давайте зададимся вопросом, кому она выгодна. Это транснациональные компании, которые производят и поставляют оружие, получают инвестиционные контракты на восстановление разрушенных городов... Это люди из того одного-единственного процента населения Земли, которому принадлежит максимум денег и власти. Обратите внимание, как обогатились некоторые крупные державы за два года существования Исламского государства! Многие армии фактически работают на крупные компании. Посмотрите на Сирию, Афганистан, Ирак – и вы увидите крупные компании, которые извлекают выгоду из обстоятельств. Благодаря статистическим исследованиям сейчас это можно увидеть наглядно. Нормальным людям война не нужна. Никто не хочет видеть, как бомбят его дом, убивают его семью...
Долгий путь в поисках трех Авраамов
Очень близко от нас есть земля, которая является домом для христиан, мусульман и иудеев. Земля, которую разрывают и не могут поделить израильтяне и палестинцы. Детей там часто воспитывают в ненависти друг к другу во имя своей земли. Как гласят древнейшие предания, Авраам был предтечей трех религий, отцом детей, которые сейчас готовы убить друг друга. Я создавал рассказ об Аврааме, его истории, его странствиях и его завещании.
Как символ мира мне хотелось найти трех детей трех религий: Абрахама среди христиан, Ибрагима среди мусульман и Авраама среди евреев. Целый месяц я с большими трудностями пытался отыскать мальчиков с такими именами, чтобы затем свести их вместе. Встречи постоянно откладывались: то из-за религиозных праздников, то из-за перекрытых дорог, то из-за отказа хозяина дома впустить палестинского ребенка на свою террасу... Да, этой мирной, идеалистической идее, которую я стремился претворить в жизнь, пришлось пробиваться с боем через множество препятствий, прежде чем она смогла стать реальностью. В один прекрасный день трое детей, у которых общие воспоминания, общая родина и общий отец, но которых оторвало друг от друга, могли бы воссоединиться и встретиться. Ибрагим, Авраам и Абрахам; настало время для совместного фото, мы возродили утерянное послание Отца нашего о мире. Трое детей Авраама – еврей, мусульманин и христианин – перед Куполом Скалы и Стеной Плача. Всегда надо быть настойчивым, если уж стремишься воплотить символ мечты о мире.
Афганистан, деревня Тора Бора, 2004
Это было одно из моих самых опасных заданий для National Geographic. Я провел несколько месяцев в горах вдоль границы с Пакистаном, бродя по прифронтовым деревням, среди талибов и американских сил специального назначения. Однажды, проведя несколько часов в дороге, я попал в деревню Тора Бора. Она была там, играла с другими детьми. И вдруг она повернулась лицом ко мне. Я успел сделать всего несколько снимков. Она родилась и выросла под грохот самых жестоких бомбардировок ее страны. И всю историю афганской войны можно увидеть в глубине глаз этой невинной девочки.
Хаос. Афганистан, Бадахстан. 1990
Уже более 2000 лет в Северном Афганистане играют в «бузкаши». Мастер церемоний, «Бузкаши Раиз», представляет собой судью игры. Козел, баран или теленок служит в качестве мяча. В ночь перед игрой животному перерезают горло, а обезглавленную тушу помещают в «священном кругу» в середине поля. Для победы в игре надо схватить тушу животного за ногу и проскакать вокруг всего поля, держа тушу на вытянутой руке, а затем положить ее обратно в центр круга.
У меня эта группа людей и животных часто ассоциируется с тем поразительным ощущением, которое я испытал, впервые увидев «Гернику» Пикассо. Я тогда изучал архитектуру, и мой учитель по истории искусства показал нам это блестящее произведение, ставшее символом протеста против ужасов войны.
Руанда, 1994
Альфонсина сама поведала мне свою историю: «Я назвала своего сына Пласидом в память о нашей с его отцом любви. Мне было 17 лет, когда я его встретила. Произошло это до событий 1994 года, пока эта земля еще не обагрилась кровью... Он был хуту, а я тутси. Когда экстремисты хуту начали убивать тутси, а тутси пришлось защищаться, убивая хуту, я решила остаться с ним, и мы вместе бежали к хуту. Дни и ночи я шла, не зная, что ждет впереди. Хуту отвергли меня, но я была счастлива быть с ним. У нас родился ребенок. Вскоре после этого его отец исчез.
Я больше не принадлежала к числу беженцев-хуту; я потеряла своего защитника. Тогда я взяла Пласида на руки и вернулась домой. Но и в моей родной деревне нас отвергли, как будто хотели стереть самую память о моей любви к его отцу: ведь теперь тутси и хуту запрещается быть вместе. Мой брат отрицает мое прошлое и желает украсть мою историю, чтобы спасти свою честь. Он рассказывает людям, что хуту захватили меня в плен, изнасиловали и оставили беременной. Но на самом деле ничего подобного не было. Только мой дедушка, который стал замкнутым и молчаливым из-за ужасов, творившихся в нашей стране, любит нас и безоговорочно поддерживает».
Молчание. Руанда, Кибуе. 1996.
Старик слушал историю своей внучки, взявшись за голову. И только жемчужины отчаяния в его глазах выдавали его переживания
Вы как пацифист верите, что у любого конфликта есть мирное решение?
Да, я в это верю. Верю, что, если проводить референдумы, конференции, даже в воюющих странах, люди будут голосовать за мир. Потому что они знают, что именно их детей пошлют на фронт. Генералы и главы крупных компаний не отправят своих сыновей воевать, а будут пропагандировать войну, внушая людям патриотизм. Мирное урегулирование конфликтов – единственный путь к лучшему миру. Такие люди, как Махатма Ганди, Мартин Лютер Кинг, Нельсон Мандела, доказали, что это возможно.
Вы говорили, что будущее принадлежит женщинам. Что Вы имели в виду?
На заре цивилизации многие человеческие сообщества жили по системе, известной как матриархат. Затем перешли к патриархату, который сейчас и царит в большинстве сообществ. Давайте исходить из того, что деньги и власть больше привлекают мужчин, а большинство войн ведется именно за деньги и власть. Во-первых, я думаю, что женщины не стали бы за это воевать – хотя бы потому, что им сама природа велела дарить жизнь, а не отбирать. А во-вторых, даже в патриархальном обществе мужчин воспитывают матери. Вот кто главный воспитатель общества! Это одна из причин того, что последние 15 лет я провел в Афганистане, обучая афганских девушек журналистскому мастерству, помогая им создать радиостанцию, женский журнал... Я ничуть не сомневаюсь: чем больше решений будет оставаться за женщинами, тем меньше в мире будет жестокости. Воевать – мужское дело, даже в животном мире большинство битв затевают самцы: чтобы привлечь самку, занять территорию, отобрать еду... В людях, воюющих ради богатства или власти, говорит звериное начало. Недаром и в большинстве военных правительств, и даже в самых демократичных, самых продвинутых парламентах женщины все еще не выступают наравне с мужчинами. Один из вернейших залогов мирного будущего – предоставить женщинам больше прав.
Каким же Вы видите мир будущего?
На Земле и сейчас есть места, где люди живут мирно, пусть даже статистика утверждает, что в 2016-м всего десять стран на планете не имеют никакого отношения к войне. Быть может, лет через пятьсот или тысячу наступит момент, когда человечество будет оглядываться и думать: какими же варварами были наши предки, чтобы вкладывать столько энергии и средств в истребление себе подобных, убеждать и заставлять людей идти на войну вместо того чтобы помогать им осваивать полезные профессии, строить школы, больницы!.. Земля стала бы сущим раем, если б никто не пытался отхватить себе кусок от богатств своей страны.
И ключ к светлому будущему – образование. Когда я еду в лагеря беженцев, моя основная задача – помочь им получить образование: стать фотографами, журналистами, режиссерами.
И рассказывать истории. Лично я верю, что это может подтолкнуть мир в нужном направлении. Я не единственный среди миллионов людей, кто этого хочет. И я верю, что каждый несет ответственность за мир. А потому каждый должен оглянуться и убедиться, что с ростом его благосостояния не убывает где-то в другом месте.
Интервью Сона Насибова
Фото - архив Резы Дегати
Материал опубликован в двадцать седьмом номере.
