Николай Цискаридзе. Первая звезда

Он взлетает прямо к куполу, кроваво-алый шлейф струится за ним под направленным потоком воздуха. Глядя, как легко, будто играючи, он держится там, на высоте, под светом софитов, как грациозно позирует, без возражений поднимаясь в воздух вновь и вновь, невзирая на адскую боль от стягивающих все тело лент, понимаешь: вот он – артист от Бога! Удивительно, но свое призвание он осознал совсем юным, в первом классе, когда на просьбу учительницы изобразить свою будущую профессию нарисовал балерину и подписал: «Болет». Наверное, от слова «боль», –  шутила его мама. Феноменальные природные данные, помноженные на силу характера, – залог  счастливой артистической судьбы. И не только артистической: Цискаридзе вот уже шесть лет возглавляет Академию русского балета имени А.Я.Вагановой, возрождая дух легендарного заведения.

Entrée

Каждый большой артист – внутри ребенок, играющий в предлагаемые обстоятельства, как девочка играет с куклой в дочки-матери или в доктора. Наивысшее владение профессией, которая с одной стороны – талант, с другой – гений, а с третьей – манипулирование чувствами, – удивительно. Артист – личность со множеством комплексов, пытающаяся эти комплексы подавить. Как правило, это люди с оголенной кожей; на публике они иные, нежели в жизни. У Моэма в «Театре» главная героиня Джулия объясняет сыну, что настоящее горе безобразно и, чтобы сыграть его на сцене, не нужно его испытывать – нужно уметь его изобразить. Есть вокалисты, просто красиво поющие, а есть такие, кто создает в каждой песне театр. Как однажды сказала Лариса Долина: «Это я певица, а Пугачева – это актриса, которая поет». Вот поэтому каждая песня Пугачевой – это событие, мини-спектакль. Возможно, с вокальной точки зрения кто-то делает это гораздо лучше, но никто никогда не задевал за живое так сильно, как она. То же самое с артистами: если ты не понимаешь, что театр – это храм, и если в нем лишь работаешь, а не служишь, то превращаешься в обыкновенного человека. Потому что в театре невозможно работать, в театре можно только служить. Вот почему обыкновенный человек на сцену выйти не может: его горе будет безобразным, ему не будут сопереживать. Я сам очень не люблю двигаться, не люблю заниматься спортом. Для меня лежать на диване и ничего не делать – самое комфортное состояние. Балетом я занялся только по одной простой причине: понимал, что у меня уникальные данные, таких способностей на ближайшие несколько миллионов человек нет, и если я ими не воспользуюсь, то совершу ошибку. Потому что Господь Бог подарил это все мне, как и гениальных педагогов на моем пути, и я просто не имею права этим даром не воспользоваться. Ведь столько людей мечтало быть на моем месте, но ничего у них не получалось: спихивая меня, они падали сами. У них ничего не выходило, а у меня все выходило. Поэтому, если ты не служишь, то у тебя ничего не выйдет.

Battlements

У каждого есть какие-то приметы, и у артистов тоже – театральный люд очень суеверен. Отчасти театральный мир и есть бесовщина. Хотя многие и утверждают, что не верят, но на «ни пуха ни пера» обязательно отвечают, поскольку знают по опыту, как бывает, если не ответить!.. Другое дело, что в Большом театре бытует мнение, будто путь на сцену не должен быть легким, что обязательно надо отравить человеку жизнь. Когда я помогал кому-нибудь из молодых артистов, мне напоминали, что не надо никому помогать. Но я уверен: каждый ест тот пуд соли, что ему на роду написан, и добавлять не надо.

Relevé

Невозможно не испытывать физическую боль, если ты занимаешься серьезными видами спорта или серьезным искусством. Каждая профессия имеет свои сопутствующие нюансы, в том числе и боль. А она бывает разная: физическая, моральная, духовная... Для формирования движения нужно время, и очень часто не хочется это время пережидать, но понимаешь: иначе нельзя. Боли сопутствует физическая усталость, и это тоже надо перетерпеть. Есть даже такое мнение, что, рассказывая об изнанке профессии, можно отвратить от нее. Вот недавно я общался с сыном моей подруги. Родители устроили его в американскую клинику помогать больным, хотя учится он вовсе не в медицинском. Просто для жизненного опыта. И вот он так хорошо себя проявил, что однажды врач пригласил его ассистировать в операционной. На ребенка это произвело колоссальное впечатление, и он написал очень большое эссе о том, что такое человеческая жизнь. Ведь, с одной стороны, это очень красивая история про то, как человеку спасают жизнь. А с другой – очень некрасивая история: кровь, физиологические манипуляции, вскрываются внутренности... Кто-то, увидев увядший цветок, скажет: «Вот так уходит жизнь», а другой скажет: «Ой, смотри, сорняк!». Так что все зависит от глаз смотрящего...

Pasdedeux

Оперный или балетный акт длится минимум 50 минут. Современный зритель уже не в состоянии столько высидеть – минут через 45 надо все прекращать. Если это зависит от меня, то я сокращаю, вырезаю что-то из постановки. Надо понимать, что мы все живем уже в мире гаджетов, этого не изменить. И цифры возрастного ценза, что сейчас ставят на афишах, – абсолютная ерунда, потому что сегодня у каждого ребенка в руках телефон, а значит, все плохое, что есть в мире, он непременно найдет и посмотрит. И в этих условиях возрастной ценз на театральные постановки – просто фарисейство. Если вы не приучили ребенка высидеть симфонический концерт, хотя бы один акт оперы или балета, то потом это будет трудно. Сегодня такие театры, как Большой, Ла Скала, КовентГарден, стоят особняком, потому что 99% зрителей приходит туда сделать селфи и зачекиниться. И это катастрофа! К руководству театрами допущены люди, которые просто на них зарабатывают, и это повсюду в мире. В Большом театре убили поколение поклонников тем, что лишили их возможности ходить каждый день на представления: не могут они себе позволить покупать дорогущие билеты! Раньше была система пропусков – эти люди сидели на каких-то неудобных местах, кто-то даже стоял, но они этим жили! А сегодня ты как артист лишен настоящего зрителя. Более того, один из самых серьезных балетных критиков в мире – Клемент Крисп – уже не пишет в газете Financial Times: там перестали выходить рецензии. Они перешли на систему оценки баллами, звездочками, и он заявил, что не хочет этим заниматься. А ведь раньше это издание влияло на всю мировую театральную палитру! Все это значит, что система сама себя съела. У каждой эпохи есть переломный момент, когда все должно начаться по-новому, и мы сейчас проживаем этот момент перелома. Галина Вишневская в своей книге очень подробно пишет, что «мы поем для двухтрех человек в зале, которые были на прошлом спектакле, и на позапрошлом, и будут через месяц, которые сравнивают меня саму со мной». Не знаю, что ждет ближайшее поколение, потому что сегодня в потоке информации стать действительно интересным, стать звездой практически невозможно. Сейчас в каждой квартире минимум 150 каналов, а если еще и «тарелка» стоит, то тысяча, и можно постоянно перескакивать с канала на канал. Но самое страшное, что появилось, – это рейтинг. Поэтому я много раз говорил, что не хотел бы сейчас быть артистом. Я успел зайти в последнюю дверь последнего вагона поезда, уходящего в вечность, и стал последней звездой Большого театра в национальном масштабе.

Emboiter

Сейчас на вступительном экзамене дети делают то, что раньше делали в выпускных классах. Иногда к нам приходят нереально одаренные дети, но удержать их внимание просто невозможно. Очень инфантильные, мальчики эмоционально отстают в развитии года на четыре, хотя физическими данными очень часто превосходят нас самих в том же возрасте. Мои ученики сейчас в 15 лет делают то, что я делал в 19, 20, но эмоциональное (не умственное) развитие у них – на уровне 12 лет. И поразительно, что со многими вещами они знакомы благодаря физиологии: у них, к примеру, есть опыт физической любви, опыт далеко не первых отношений, а опыт влюбленности еще не пришел. Я этому очень удивляюсь, потому что у них все по-другому. Както я пытался объяснить девочкам, что Джульетта сначала вышла замуж, а потом лишилась невинности. А они никак не могли понять, в чем здесь интрига, зачем она, несчастная, так мучилась!

Потому что понимание этого в современном мире утеряно, ничего сакрального в этом нет. Психология поменялась, и многое уже невозможно никак объяснить. К примеру, почему Ромео не доставили вовремя сообщение: «А что, – спрашивают они, – смску нельзя было послать?»

Fermé

Основные литературные произведения, которые cчитаются мировой классикой, сочинили авторы-христиане. И своих героев они часто наказывали сообразно законам Библии. Мы не можем этого не учитывать, особенно сегодня, когда переписывают сюжеты старых спектаклей, снимают фильмы, разрушают концепции... Я с этим столкнулся, когда Ролан Пети ставил «Пиковую даму». Он очень сопротивлялся тому, чтобы сделать концовку точно по Пушкину. А я ему пытался объяснить: вы католик, а Пушкин – православный, если в католической вере самое тяжкое наказание – это смерть, то у православных самое тяжкое наказание – не смерть, а лишение разума. И Пушкин не убивает Германа, он его заключает в психбольницу. Поэтому я каждый раз пытаюсь заставить детей думать, в чем смысл произведения.

Особенно в романтическом балете, где вообще каждая деталь – со смыслом. Сильфида прилетает из определенного места, она не случайно заходит именно из правого угла, у нее на крылышках павлиний глаз – каждая мелочь с миллионом подтекстов, и зрителям XIX века их не надо было пояснять. Зрителю ХХ века уже приходится объяснять, что в «Жизели», к примеру, граф Альберт явился в свою собственную деревню поразвлечься с девушкой, которая его частная собственность, но для того, чтобы провернуть это, переоделся крестьянином. «Жизель» вообще занимает в истории балета особое место, потому что в ней появился второй акт – раскаяние графа. По законам романтического балета отрицательный герой не имел права на классический танец: классический танец мог танцевать только положительный герой! Вот почему весь первый акт Альберт в характерной обуви и только во втором акте, получая прощение и искупление, обретает право на классическую вариацию. Хотя по сей день огромное количество людей уверено, что это любовное произведение, а не социальная драма. Я каждому ребенку задаю вопрос: «Почему ломается миртовая ветка? Любовь? Да никакой любви! У него на груди крест и сзади крест, он окружен христианством, а она – из потустороннего мира». Жаль, что понимание таких тонкостей теряется и произведения искусства утрачивают свою ценность...

Конечно, Россия огромна и там выбирают из огромного количества детей, но Азербайджан гораздо меньше, и здесь выбирают из гораздо меньшего количества. Если мы принимаем в школу около шестидесяти детей, то понимаем, что в лучшем случае десять – ничего, а остальные так себе, и, к сожалению, так было всегда. Балетные данные – самые редкие, потому что в балете нужна очень хорошая фигура и хорошая координация, а это редко встречается в последнее время, потому что многие рождаются через кесарево сечение. Конечно, такая родовая травма не идет на пользу мозгу, а координация – это мозг прежде всего. И еще музыкальность – это самое сложное. Есть четыре вида слуха: слух, когда вы слышите и можете записать; слух, когда вы можете играть на музыкальном инструменте; слух, когда вы можете петь, – координация слуха и голоса; и слух, когда вы можете двигаться, – это самый редкий вид слуха. Я не сторонник мастер-классов вообще, хотя я и провел пару занятий в Бакинской академии хореографии и в Азербайджанской федерации гимнастики. Это может быть интересно для педагогов, но можно говорить о результате, только если дали детей на какой-то период на обучение. А так – просто известный человек к ним зашел, провел урок, может быть, было интересно, может быть, тяжело, но говорить о результате нельзя.

Интервью: Лейла Султанзаде

Фото: Халид Зейналов

Редакция NARGIS благодарит администрацию Бакинского Государственного цирка и руководство Бакинской академии хореографии за помощь в организации съемки