Много лет назад он примкнул к нью-йоркскому арт-сообществу, чтобы привнести в жизнь «Большого яблока» свое видение современного искусства. Сегодня Ага Усейнов – востребованный автор, носитель новаторских идей, его скульптуры и инсталляции украшают известные галереи. Нет, мы не сидим на низеньком диванчике и не беседуем за столом, попивая чай. Я не брожу по его студии, вдыхая ароматы красок и стараясь не задевать гипсовые заготовки. Все происходит в современном формате: вопросы по электронной почте, картинки на экране монитора, вспыхивающая иконка мессенджера... Но все это не делает нашу беседу менее содержательной. Говорим о Баку и Нью-Йорке, об американской мечте и ностальгии, арт-рынке и ситуации в современном искусстве...
Прежде чем обосноваться в Нью-Йорке, Вы повидали многие города и страны. Почему же в качестве места проживания выбрали именно NYC?
В 14 лет на меня произвел глубокое впечатление роман «Над пропастью во ржи». Описав свойственным ему живым, образным языком приключения бедолаги-старшеклассника, исключенного из престижной школы, Дж.Д.Сэлинджер создал абсолютно точный, неидеализированный портрет города. Позже я посмотрел фильм Вуди Аллена Annie Hall. И в целом атмосфера увиденного мною Нью-Йорка оказалась в точности такой, какой ее описали эти два таких разных мастера. К этому можно добавить альбом изумительного фотографа Сола Лейтера, подаренный мне родителями в Москве к завершению первого курса Суриковского института (любимым сюжетом Лейтера были съемки города в снег и дождь), а также акварели отца времен его учебы на художественном факультете ВГИКа – кажется, раскадровки к курсовой работе, сделанной по рассказу одного американского писателя. Помню журнал New Yorker за 1968 год на полке в мастерской отца, с очаровательным видом Нью-Йорка на обложке. И еще одним, очень важным моментом была история постройки Музея Гуггенхайма, в подробностях рассказанная мне мамой, замечательным историком архитектуры. Нью-Йорк в моем представлении, собранный из этой «мозаики» знаний, сильно отличался от мрачного образа, созданного советской пропагандой... И так сложилось, что в 1991 году меня пригласили в Нью-Йорк с выставкой. Город предстал сложным, но полным света и энергии местом, с красивой строгой архитектурой, замечательными музеями, парками и скверами. Его обитатели живут в условиях бешеной конкуренции, но обладают отличным чувством юмора.
Тяжело ли Вам пришлось в этом городе больших надежд? Не возникало ли желания все бросить и вернуться на родину, такую знакомую и привычную?
Конечно, я очень скучал по родителям, по мастерской отца в Доме художников, по нашему морю, по Губернаторскому саду, где прошло мое детство, по Дому творчества в латвийском Дзинтари, где проводил очень много времени, по Суриковскому институту и Пушкинскому музею в Москве... Это была эпоха до скайпа и других нынешних чудес коммуникации. На то, чтобы дозвониться в Баку, уходило несколько часов. Но опыт смены среды у меня уже был, ведь я в 18 лет уехал учиться в Москву. И вот опять оказался в совершенно другом мире, правда, теперь за тридевять земель... Сейчас вспоминаю, что как-то и не было времени скучать: нужно было работать, совершенствовать язык (читать, слушать радио), каким-то образом начать выставляться, а для этого ходить по выставкам, общаться и пр. Я работал в дизайнерской студии, у японского мастера по изготовлению гигантских воздушных змеев, делал декорации в театре, учился в ICP, был ассистентом замечательного швейцарского художника. И вот через четыре с половиной года, получив так называемую эйнштейновскую визу и опять обретя способность пересекать границы, прилетел в Баку, в объятия родителей. И уже на следующее утро, как в старые добрые времена, пил сладкий чай с пирожками «чуду», наслаждаясь видом моря из наших окон, и казалось, что все как раньше.
Мы гордимся сотрудничеством нашего соотечественника с таким гигантом мира моды, как Hermes. Что дало Вам это сотрудничество и сколько проектов Вы осуществили, работая с Hermes?
Моя работа с Hermes делится на два направления: программу Artists in the Windows, существующую с 1950-х годов, и дизайнерские проекты. С 2004 года я сделал шесть проектов в основном здании Hermes (flagship store/US) на Мэдисон-авеню и Восточной 62-й улице. Среди них Inventions (2006–07), Alternative Methods of Flying (2009–10), The Naturalist, 2016 (в двух версиях). Дизайнерские проекты – это Winter Tale и Trees and Birds. Кроме этого, были проекты в Майами и Чикаго, в здании Hermes на Уолл-стрит. Несколько моих разработок в разное время использовались в инсталляциях в других городах США и в Италии. Часть этих проектов создана совместно с моей женой Ириной, фотографом и мастером фотоколлажа. А в 2016-м я собрал одну из версий инсталляции The Naturalist в Беверли-Хиллз, в Калифорнии. В этом недавно реконструированном здании на Rodeo Drive отличные окна, и там же, в пространстве первого этажа, создана платформа для художественных инсталляций. В том же году я выставил инсталляцию Pigeon Post – трехмерную реализацию по мотивам моего одноименного эссе, опубликованного в сборнике Art, Poetry and the Pathos of Communication. Проекты с Hermes позволяют мне реализовать увлечение искусством инсталляции: я пытаюсь сконструировать свою территорию и населить ее артефактами, объединяя мой интерес к скульптуре, коллажу, фотографии и кино, к утопической архитектуре и научно-техническим изобретениям.
Как бы Вы в двух словах охарактеризовали искусство XXI века?
Я бы назвал его «хорошо контролируемым хаосом». Слава Богу, что контролируемым: не всегда можно влиять на события в сегодняшнем неоднозначном и странном мире! Но можно стараться, как это было в истории не раз, и готовиться к «реставрации», возврату в очередную эпоху просвещения. Грустно видеть, что мир искусства бессознательно ведет себя как вторичная индустрия развлечений. Феномен коммерческого успеха изобразительного искусства сыграл огромную роль в появлении и развитии очень хороших художников и кураторов, но он же и привлек в среду художников и арт-функционеров множество посредственных и некомпетентных людей. Популярный термин Post Truth очень актуален в мире новейшего искусства.
Сложно ли художнику найти собственную нишу и привнести нечто свое в сегодняшнее искусство, которое по большому счету напоминает бесконечное повторение цитат из прошлого?
Сложно, наверное, но необходимо. Мы живем в хаосе визуальной информации в сети. А к искусству прошлого, которое сегодняшнему сознанию представляется вполне современным, можно возвращаться снова и снова. В нашей памяти оно становится хранилищем, где собраны самые разные инструменты, формирующие наше нынешнее воображение. Современный художник, умея фильтровать этот поток информации и, естественно, обладая талантом, точно имеет шанс найти свой, уникальный путь. В противном случае действительно идет повторение цитат из прошлого, притом совсем недавнего, последних 20–25 лет. Но надо учитывать, что в наши дни невероятно высок общий интерес к искусству, да и зритель стал гораздо образованней, опять-таки благодаря доступности информации в сети. И распознать заимствования у других художников стало намного легче.
Не думаете ли Вы, что современное искусство чрезмерно привязано к коммерции? Не мешает ли такая коммерциализация в выполнении его главной миссии?
В мире проходит около 280 арт-ярмарок в год – в среднем пять в неделю! Как мы понимаем, по-настоящему профессиональных среди них очень мало. В новом художественном мире, чтобы выжить, галерея должна каждый год выходить на четыре-шесть ярмарок. Это колоссальный труд, отвлекающий дилеров от внимания к искусству и настоящему рынку. Многие хорошие галереи с этим уже не справляются, но альтернативы пока нет. Появились арт-дилеры, успешно работающие на определенный вкус – плохой, и они успешны по той простой причине, что появился спрос на посредственное искусство. Это не мое личное мнение, а мнение профессионалов художественного мира. Такое уже было в истории, но, как правило, человеческий разум по прошествии определенного времени выправляет ситуацию.
Современное искусство способно поразить, даже шокировать неподготовленных. Самые неожиданные действия вдруг становятся перформансом, а провокационное заявление художник объявляет своим манифестом. Должно ли искусство нести в первую очередь определенный эстетический посыл? Или Вы за тотальную свободу самовыражения, которая может принимать абсолютно любые формы?
Я за полную свободу самовыражения. Именно в этих условиях возможно появление нового замечательного искусства и художников: от скромного, тихого, пасторального Моранди, чудо-колориста и рисовальщика Анри Матисса до революционеров типа Марселя Дюшана, Пикассо, Тэнгли, Маурицио Каттелана, Мэтью Барни и других. Ведь то, что делали Моранди и Альберто Джакометти, казалось большинству их современников абсолютной отсталостью. И если бы не пронзительное эссе Жана Жене о студии Джакометти, неизвестно, оценили ли бы последующие поколения то чудо, которое он создал! Пикассо стеснялся своей ранней, кубистической картины Les Demoiselles d’Avignon (1907). Картина эта вызывала неприязнь у многих любителей его искусства и не нравилась ему самому, он считал ее незаконченной. Холст много лет простоял в дальнем углу студии, пока не был куплен американским коллекционером по совету Д.Канвейлера, парижского дилера. А позже, в 1937 году, картина была приобретена МоМА за колоссальную по тем временам сумму и сегодня является там экспонатом номер один. Но полная свобода самовыражения обретает смысл лишь при наличии высокой культуры. При отсутствии культуры ни тихое, ни радикальное искусство, ни то, что находится между ними, не работает и не активируется. Наличие культуры не означает каких-то ограничений, а свидетельствует о наличии образования, любознательности, рефлексии на окружающий мир, а главное – умения отличать хорошее от плохого.
Были ли в Вашей жизни судьбоносные встречи с людьми, кардинально повлиявшими на Ваше творчество и убеждения?
Да, это Илья и Эмилия Кабаковы, замечательно умные и талантливые люди, у них я многому научился и очень благодарен им за многолетнюю дружбу. Нот Виталь, у которого я работал ассистентом в первый год переезда в США и благодаря которому попал в мир искусства – в начале 90-х это было все равно как войти в наглухо забитую и залитую бетоном дверь! Мои учителя: скульптор Мамед Салахов в бакинском художественном училище, мой любимый педагог в Суриковском – искусствовед Евгения Владимировна Завадская, замечательный фотограф Кямал Бабаев. Шведский писатель Йоран Тунстрём. Марина Марини, супруга скульптора М.Марини, с которой я познакомился в 2001 году в фонде имени ее мужа, созданном ею в тосканском городе Пистойя, бывшем аббатствеСвятого Антония. Синьора Марина показала мне святую святых музея – Гипсотеку, несколько комнат, в то время закрытых для посетителей, с эскизами в гипсе и другими нереализованными проектами мастера. Произошло это в период моей работы над проектом в Италии, где я, как мне кажется по объему полученной информации и вдохновения, закончил еще один институт. Благодарен замечательным художникам Лене Кронквист, Ясуо Ихаре, Рону Горчову за дружбу и долгие беседы об искусстве... Всех не перечислить, но мне, конечно, повезло на встречи с интереснейшими людьми.
Если бы вдруг Вам оказалось доступным любое произведение искусства в мире, что бы это было?
Раз есть такая теоретическая возможность, я попросил бы две вещи, как дети, которым в магазине предлагают выбрать любую игрушку. Раннюю картину Де Кирико, написанную им в Ферраре, в годы службы в армии во время I мировой войны. Искусствовед Паоло Балдаччи (Paolo Baldacci) назвал картину Де Кирико «Загадка Часа» (The Enigma of the Hour), первой в истории концептуальной работой. И набросок из блокнота Федерико Феллини к фильму «Маменькины сынки» (1953), где изображены главные герои, бредущие по берегу моря. Это группа друзей, молодых людей из провинциального города, провожающих товарища в Рим, в новую жизнь. Очень люблю этот фильм и особенно эту сцену, напоминающую мне прощание с моими друзьями перед отъездом в Москву, на учебу в Суриковский: мы так же брели вдоль берега в сырой, дождливый день по совершенно пустому бакинскому бульвару, под гул кораблей в тумане. Только мы и большая стая чаек... Оба произведения «изготовлены» в Италии, и этому есть объяснение в предыдущих ответах о еще одной школе, которую я прошел за шесть лет работы.
Над какими проектами Вы работаете сейчас?
Могу назвать сразу несколько: серию работ в технике конструированной фотографии, под рабочим названием Celestography, и проект Magnificent Mediterranean Tour, включающий рисунки, трехмерные объекты и видео; кроме того, продолжаю начатый в 2010 году проект с оптической техникой Stereoscope and Stereotypes и работаю над фото- и скульптурной композицией, посвященной авиаторам Первой мировой войны. Также готовлю новую версию видео Ice Cold War 2016 года для показа в мае, в проекте Light Year/DUMBO (Manhattan Bridge Video Projections).
Когда Вы последний раз были в Баку? Какие изменения в городе детства Вас особенно поразили?
В Баку я не был шесть лет. При всех изменениях, от которых никуда не денешься в любом активно развивающемся городе, в Баку остался дух замечательного европейского города, территории на стыке разных культур, но со своей, уникальной идентичностью. Мне нравится реконструированный, удлиненный бульвар, всегда бывший для меня самым любимым местом города. И бухта наша похорошела за эти годы! Я происхожу из старинного бакинского рода потомственных судовладельцев Усейновых. Корабли моих предков строились на верфях Стокгольма на Балтийском море и через систему каналов и северных озер, по Волге спускали к Каспию. Вот море наше меня и завораживает, и город, на нем стоящий, по-прежнему мое самое любимое место на Земле.
Интервью: Нигяр Магеррамова
Фото: пресс-материалы
Материал опубликован в шестьдесят четвертом номере.
