ОН С ДЕТСТВА МЕЧТАЛ РАБОТАТЬ В ФЭШН-ИНДУСТРИИ. ЕДИНСТВЕННЫЙ ЭКЗЕМПЛЯР VOGUE ИЗ ГАЗЕТНОГО КИОСКА, ЧТО РЯДОМ С ДОМОМ, В ДОЦИФРОВУЮ ЭПОХУ БЫЛ В ЕГО ДЕТСКИХ РУКАХ НАСТОЯЩИМ СОКРОВИЩЕМ, ОТКРЫТИЕМ ЦЕЛОГО МИРА. И ВОТ ЕМУ СЛЕГКА ЗА 50 – НО ДУШОЙ ОН МОЛОД, ЭТОТ ОБАЯТЕЛЬНЫЙ БРЕТОНЕЦ, ВИРТУОЗНО БАЛАНСИРУЮЩИЙ МЕЖДУ ПРОШЛЫМ И БУДУЩИМ. БЕРТРАН ГИЙОН – АВТОР НОВОЙ ГЛАВЫ В ИСТОРИИ БРЕНДА SCHIAPARELLI.
Как Вы оказались в Schiaparelli?
Я был счастлив на своем месте и не искал другого, но, должен сказать, не спускал глаз с этого нового Дома. Звонок оттуда стал настоящим сюрпризом – я совсем его не ожидал, но был горд и тронут. И подумал, что для меня настал момент, который нельзя упустить!
Вы как-то говорили, что не так уж много знали об Эльзе Скиапарелли до того, как присоединились к ее Дому в апреле 2015-го. Сильно ли изменилось Ваше видение за прошедшие три года?
Да, мои знания о Скиапарелли были скудны, я это признавал. Но ведь я и представить не мог, что буду здесь работать!
Хотя мы только что представили шестую на моей памяти коллекцию, время пролетело очень быстро. Многое изменилось: я больше не открываю для себя этот Дом – сейчас я чувствую себя здесь как дома. С уважением отношусь к наследию Эльзы Скиапарелли и стараюсь быть честным перед самим собой. В первую очередь этот проект – о Schiaparelli, а не обо мне.
Особенно горжусь тем, что мои коллекции – сезон за сезоном – встречают хороший отклик у женщин. Я чувствую, что мой подход к Schiaparelli сейчас немного отличается от того, с каким я пришел.
Я дистанцируюсь от архивного прошлого, чтобы уделять больше внимания реальности – текучей, легкой, но в то же время напряженной и бросающей все больше вызовов. Первые сезоны было еще не очень понятно, в чем состоит задача; сейчас я все больше и больше требую от самого себя.
Эльза Скиапарелли определенно привила мне аппетит к свободе – свободе выражения, свободе духа... Она была по-настоящему независима. Это чувствуется в том, как она распоряжалась своей жизнью. Она все делала сама, ей никто не помогал. Ее искусство и ее фэшн пропитаны свободой. Она работала с теми, с кем хотела работать, не ограничивая себя. Для нее это была настоящая работа: она хотела одевать женщин – и создавала не маскарадные костюмы, а одежду. Это относится и к тем оригинальным моделям, что появлялись в результате коллаборации с художниками. Кстати, то же самое могу сказать о Кристиане Лакруа, с которым я работал 11 лет: он тоже совершенно свободен в создании своих кутюрных коллекций. Не про каждого дизайнера можно такое сказать!
Похоже, для мадам Скиапарелли не существовало никаких табу. А что можно сказать о Вас?
Приходится учитывать, что некоторые проблемы нельзя затрагивать без риска попасть под шквал критики, спровоцировать полемику. Безопаснее и разумнее их не касаться.
Что до Эльзы Скиапарелли... Думаю, и для нее существовали запреты. Она была grande bourgeoise. У нее были четкие представления о вещах, были принципы. Образование, которое она получила, семья и та консервативная социальная среда, в которой она росла, – все это оставило свой отпечаток. Я уверен, например, что она была строга со своей дочерью и внучками. Где-то начиная с 50-х это чувствуется. Возможно, чего-то в ее семье нельзя было говорить и делать. И в то же время она была свободна духом, независима, эмансипированна – женщина, проживающая свою жизнь во всей полноте, в промежутке между двумя мировыми войнами.
Если бы Вы могли поговорить с Эльзой Скиапарелли лично, о чем бы Вы ее спросили?
Сложно сказать... У меня в офисе много ее портретов. Иногда, ловя на себе ее взгляд, я невольно задумываюсь: что она подумала бы о сегодняшнем мире и о женском начале в нем? Возможно, ей бы не понравилось то, что я делаю, – мы ведь принадлежим к разным поколениям. Она была женщиной, я нет. Она была независимой, смелой натурой, что типично для женщин того периода, а я из другого времени.
История Schiaparelli началась в трудное время. А, как говорила Мадам, «в трудные времена мода всегда неистовствует». Сейчас Вы изобретаете Schiaparelli заново, но уже в другом контексте. Как это вообще возможно?
То, что мы делаем, – не оглядывание назад, а попытка максимально точно перевести дух Schiaparelli на язык современного мира. Честно говоря, я не особо люблю идею «изобретения заново»: эти слова слишком затерты. Я не изобретаю Schiaparelli, сказать так было бы слишком претенциозно. Что я пытаюсь делать – это вдохнуть новую жизнь посредством коллекций, носящих имя Schiaparelli, сохранив атмосферу и дух Дома, но адаптировав его к нашим дням. Найти баланс между уважением к иконическому Дому, с его потрясающим наследием и историей – всем тем, что мало кому известно за пределами модного мира, – и современностью.
Что такое Schiaparelli без сюрреализма?
Это устойчивая ассоциация, хотя на самом деле Эльза Скиапарелли создала всего несколько вещей, которые можно расценивать как кивок в сторону сюрреализма. Да, ее коллаборации с Дали и прочими были великолепны – и все же это слишком упрощенное определение. Как будто людям не хватает эпитетов для описания того, что она делала, – вот они и сводят все к «сюрреалистичности» даже там, где ее нет! Хотя коллекция этого сезона вовсе не была навеяна сюрреализмом, многие журналисты написали именно так. Это даже забавно. Если уж хочется найти сюрреализм – он скорее в том, как мы играем с такими кодами Дома, как пронзенное сердце или замóк. Но это всего лишь малая часть коллекции. Я надеюсь отодвинуть в сторону стереотипы, окружающие Schiaparelli. Хочу привнести динамики, нового взгляда на это легендарное имя.
Каково это – продолжать то, что было начато почти сто лет назад?
В сущности, об этом почти не думаешь, иначе такое давление было бы просто невыносимо.
Возможно, как раз это я не осознавал до конца, когда шел в Schiaparelli. Но это вызов!
Вы согласны, что все новое – это хорошо забытое старое?
У каждого времени свое восприятие. Например, сейчас в тренде 90-е и нулевые – но к ним возвращаются, чтобы переработать, а не скопировать. И по-прежнему есть множество деталей, которые нам еще предстоит «открыть заново». То же самое в искусстве: оно никогда не повторяется. С чем мы давно не сталкивались – так это с мощным культурным сдвигом, порождающим принципиально новое мышление.
Последний такой сдвиг был, кажется, в 60-х.
В 2015-м Вы пришли в Schiaparelli – и в том же году Ли Эделькорт опубликовала свой манифест «Anti-fashion», где утверждала, что мода стала пародией на то, чем была раньше, а оглядывание на XX век назвала одной из причин того, что фэшн-индустрия стоит на месте. Стоит ли с ней соглашаться?
Я очень уважаю Ли Эделькорт, но не думаю, что это мудро – постоянно жаловаться или нападать на фэшн: это индустрия, обеспечивающая работой многих людей по всей планете. Да, это жесткая система, но и в ней всегда можно найти способ выразить себя и найти собственный путь! Темпы интенсивные, это правда. Многие говорят, что стало слишком много шоу, слишком много недель моды... Но ведь никто не предложил чего-то лучшего, даже в век социальных медиа! В конце концов, для презентации новой коллекции нет ничего лучше, чем шоу. Этот особенный момент, когда одежда, модели, их прически и макияж, музыка – все складывается в единую картинку на глазах у гостей... Это больше, чем просто показ одежды! Конечно, не все шоу одинаково хороши. Но они нужны, чтобы появлялись новые бренды, новые дизайнеры. И чтобы пресса, а затем и клиентура, о них узнавали.
Расскажите о текстиле – о Ваших предпочтениях и поставщиках.
Люблю легкие ткани, вроде шелкового шифона. Но и плотные тоже, например, шерстяные. В этом сезоне все наши ткани и материалы эксклюзивны. Обожаю работать с ремесленниками, имеющими невероятные ноу-хау и таланты. А еще мне нравится, что мы можем увековечить уникальные ремесленные навыки и традиции – от мастеров Lesage до менее известных, но создающих необыкновенные вещи. Мы создаем вместе то, чего не сумели бы поодиночке. На самом деле haute couture связана с ремесленничеством и смешением разных умений. Одна из изумительнейших техник, использованных для создания коллекции этого сезона, – это вязание трикотажа из нейлоновой пряжи со вплетением бусин Swarovski. Мы нашли ткачиху, связавшую нейлоновое платье с бусиной на каждом стежке – получился замечательный тартан. Он отсылает к елизаветинской эпохе Англии, послужившей нам одним из источников вдохновения в этом сезоне. В одном этом коктейльном платье совместились ткацкая техника, разноцветные кристаллы Swarovski, работа ателье и наш взгляд на то, какой должна быть кутюрная коллекция.
Кутюр вообще строится на коллаборациях. Каждый привносит свой талант, глаз, перспективу и чувство, а в итоге рождается нечто новое, гораздо более прекрасное, чем если бы все делал один человек.
Весь этот сезон был экспериментальный, включая использование необработанных материалов и даже пластиковых кульков, как из продуктовой лавки: мы нарезали их на полоски и сплели с рафией и перьями, создав драгоценный кутюрный кейп. Обычное стало необычным, и это очень «по-скиапареллиевски».
Мода чересчур изменчива. Похоже, идти с ней в ногу – задачка не из простых...
В этом смысле кутюр работает иначе. Это своего рода национальное достояние. Ключевой аспект здесь – то самое уникальное ноу-хау. А еще это реальный бизнес, создающий рабочие места и за пределами бренда. Это выше упрощенного образа французского люкса: кутюр реально влияет на общество и экономику. Это и актуально, и важно – сейчас как никогда, потому что помогает сохранить многие ремесла, которые могли бы исчезнуть, если бы не кутюр. Все эти замечательные люди, создающие вышивки, работающие с перьями или конским волосом, вручную вяжущие кроше с таким высоким мастерством и изобретательностью, – их бы просто не было, вот в чем красота кутюр!
Haute couture тем актуальнее, что в ней каждая вещь – как прототип, своеобразная лаборатория идей. Haute couture подразумевает свободу создания по-настоящему уникальных образцов. Это присуще человеческой культуре вообще: кутюр можно найти и в Африке, и в Южной Америке... Когда вы видите потрясающие наряды на фотографиях отдаленных или изолированных племен, работа, стоящая за украшенными перьями головными уборами, расшитыми одеждами и т.д., – это другая форма haute couture.
Мы должны понимать, что все это может однажды исчезнуть, как уже произошло во многих уголках Земли: сейчас, куда ни отправься, люди носят одно и то же... Haute couture – это акт постоянства.
Мадам учила никогда не подгонять платье по фигуре, а работать над телом, чтобы оно вписывалось в платье. Вы с ней согласны?
По-моему, поступала она как раз наоборот.
Очевидно, что платье должно подходить к фигуре, технически другого варианта и нет. Когда просматриваешь архивы и видишь, насколько сложны были крой и посадка, понимаешь, что за ними стояло целое исследование поведения ткани на манекене или модели. Некоторые швы, некоторые детали располагаются в строго определенных местах, демонстрируя, что она как раз сажала платья по фигуре. Причем скетчей не было – они появлялись уже задним числом, после выкройки. Возможно, этой фразой она хотела сказать, что платье должно подходить к личности, должно подчеркивать и н д и в и д у а л ь н о с т ь женщины, заставлять ее выглядеть и чувствовать себя прекрасной.
ИНТЕРВЬЮ СОНА НАСИБОВА ФОТО ПРЕСС-МАТЕРИАЛЫ
