ИНТЕЛЛЕКТУАЛ С ШИРОЧАЙШИМИ ПОЗНАНИЯМИ В ОБЛАСТИ ФИЛОСОФИИ, СОЦИОЛОГИИ, КУЛЬТУРОЛОГИИ, ТЕОРИИ СОВРЕМЕННОГО ИСКУССТВА. ОДИН ИЗ УВАЖАЕМЫХ СОВРЕМЕННЫХ ХУДОЖНИКОВ ВЕЛИКОБРИТАНИИ. НЕПОСРЕДСТВЕННЫЙ, ЖИВОЙ, ЛЮБОЗНАТЕЛЬНЫЙ И СПОНТАННЫЙ, КАК МАЛЬЧИК...
НАШ СООТЕЧЕСТВЕННИК ЗЕЙГАМ АЗИМОВ, РОДИВШИЙСЯ В АЗЕРБАЙДЖАНСКОЙ ГЛУБИНКЕ И СДЕЛАВШИЙ КАРЬЕРУ В ОДНОМ ИЗ ВЛИЯТЕЛЬНЕЙШИХ ЦЕНТРОВ МИРОВОЙ КУЛЬТУРЫ И ЦИВИЛИЗАЦИИ.
Зейгам, по сравнению с другими азербайджанскими художниками у тебя довольно необычная творческая биография – сама по себе уже своеобразное произведение искусства. Не мог бы ты вкратце рассказать об этом пути?
Я родился в небольшой азербайджанской деревне неподалеку от города Сальяны, в семье филолога-востоковеда. Часто с отцом ездил в Баку. С детства рисовал, писал сценарии, пьесы, иногда печатался, оформлял школьную стенгазету. Очень любил кино, в том числе азербайджанское. Мне очень нравился фильм «Волшебный халат»... Но моим самим любимым занятием было и до сих пор остается чтение. В детстве отец рассказывал мне о философии, и я очень рано стал ею интересоваться. Потом окончил школу, служил в армии, после службы переехал в Ленинград (ныне Санкт-Петербург), где прожил десять лет, а потом переехал в Англию, в Лондон, где и живу поныне. Там я учился в знаменитом колледже Goldsmiths’, потом изучал философию в Стаффордском университете. В середине 90-х учился на магистра по современному искусству во Франции, в Гренобле, потом в Германии, а также в Австрии – на доктора философии. С середины 90-х и до сих пор преподаю современную философию в контексте искусства в Австрии – это страна, где я провожу очень много времени... Помимо этого, очень часто приходится ездить с выставками или лекциями по всему миру... Много путешествую, но ужасно не люблю летать – люблю ездить в поезде, особенно с хорошей книгой. Мечтаю о машине времени, наподобие того самого «волшебного халата»...
Чем был вызван твой столь стремительный исход из Азербайджана, а затем и из СССР? Словно какой-то тайный внутренний импульс подтолкнул тебя в «заморские миры», прочь из этих пространств...
Во-первых, когда я уехал из Азербайджана в Ленинград, это была одна страна – Советский Союз! Я всегда живо интересовался тем, что происходит в Ленинграде. Для меня попасть на лекцию Юрия Лотмана было (и остается) незабываемым событием, а близкое общение с такими людьми, как Сергей Курехин, многое изменило в моей жизни. Потом Союз развалился, мир стал «глобальным», и я для продолжения учебы отправился в столицу другой постколониальной империи – в Лондон. Но я хотел бы больше времени проводить в Петербурге, где растет мой сын Филипп; есть также приглашение работать в Нью-Йорке. Посмотрим...
То есть в твоем марш-броске на Запад не было ничего от диссидентства?
Ни в коем случае! Я не верю тем, кто эмигрирует оттого, что их якобы кто-то обидел. Убежден, что доля агрессии существует во всех обществах, как и доля счастья. Помнишь, у Платона эффект пилюли: ядовито, но и полезно. Конечно, есть и проблема беженцев, но это другой вопрос! Это трагедия современности. И я делаю все, чтобы открыть людям глаза на простую истину: расизм – это плохо, ксенофобия – это варварство.
Так в Англии ты столкнулся с ксенофобией?! Получается, что декларируемый Западом мультикультурализм – это всего лишь лицемерие?
Совершенно верно! Именно на Западе я почувствовал и понял, что такое расизм: это когда один человек ставит себя выше другого. А там именно это и наблюдается – высокомерие «белого человека», тонкое, но от этого еще более страшное. Европейцам следует открыть свои умы и сердца для более глубокого понимания ментальности неевропейцев, иначе межрасовая и межэтническая ситуация будет только ухудшаться...
Я часто думаю: вот человечество так близко к осуществлению своей мечты со времен Икара и Дедала, а тут бюрократия грозится соорудить границы из колючей проволоки. Неужели прав оказался Хайдеггер, предупреждавший, что судьба современного человека – это бездомность?!
Но, наблюдая мировую художественную жизнь, получаешь впечатление, что многим художникам-мигрантам все же везет – им удается сделать карьеру...
Тут все дело в том, что мэйнстрим в современном искусстве интересуется незападными художниками, как экзотическими зверьками, и продвигает их в качестве этаких заезжих аборигенов. И многие художники-иммигранты этим ловко пользуются. Когда незападный художник заявляет: «Я орнаментальный» или «Я продолжаю национальные традиции», то все галеристы – эти швейцары у ворот современной идеологии – бегают за таким художником. И это тот самый случай, когда, по словам французского философа Альтюссера, «субъекты сами с удовольствием делают работу за политиков».
Вот мы и подошли к твоему проекту «Миграсофия».
Расскажи о нем.
«Миграсофия», то есть «миграция плюс философия», – это один из моих долгосрочных междисциплинарных проектов. Он сочетает в себе два понимания того, что есть искусство: первое – искусство как исследование, а в моем случае – опыт искусства как философии; и во-вторых, сам предмет искусства по отношению к меняющемуся глобальному миру и передвижение людей, миграция как импульс к творческой рефлексии. Некое знание мира создает возможности для передвижения, хотя это знание может быть и не философским; и, тем не менее, это приводит к новому опыту, порождающему новое знание. Сам проект состоит из фильмов, фотографий, рисунков, объектов, а также текстовых работ на основе словосочетаний, образуемых комбинацией двух или трех слов (как и сам термин «миграсофия»), или же трансформации опечаток и ошибок, – в этом смысле проект посвящен трансформации значения и смысла в момент их потери и искажения.
Зейгам, ты всегда предпочитал междисциплинарные формы творчества, используя разнообразные средства. Но в последнее время ты все же стал отдавать предпочтение «движущимся изображениям». Что для тебя значит кино?
О том, чтобы снимать фильмы, я думал всегда. Если вкратце: кино и есть междисциплинарное искусство, ведь оно несет и звук, и изображение, и слово – все вместе. И не ограничено показом в галереях: мест, где можно показывать фильмы, очень много. Я считаю, что кино – это идеальное искусство, хотя и очень сложное!
Наметилась интересная тенденция: современные художники переходят в сферу кино и снимают полнометражные фильмы. Например, Стив МакКуин, Ширин Нешат, Джулиан Шнабель и другие. Не хочется ли и тебе попробовать силы в большом кино?
Да, обязательно. Но в отличие от тех замечательных художников, кого ты перечислил, я еще хотел бы привнести в кино кое-что из опыта современного искусства.
Например?
Это творческая тайна! Но если серьезно, то, к примеру, опыт Харуна Фароки или Криса Маркера вполне можно перенести в область киноиндустрии. Это всего лишь примеры, но когда я сниму свое большое кино, там все будет видно...
Последний вопрос на эту тему: сценарий у тебя уже есть? Или сценарная идея, над которой ты работаешь?
Да, есть! Идея есть, и я работаю над ней.
Желаю удачи на этом пути! Зейгам, напоследок хочу спросить тебя вот о чем... Долгое время ты вполне успешно работал вне азербайджанского культурного поля, но в последние несколько лет тебя наконец заметили и стали звать в местные арт-проекты: ты был участником национального павильона на Венецианской биеннале 2011 года, твой фильм демонстрируют в Центре YARAT! и т. д. Насколько важно для тебя принадлежать к современной азербайджанской культуре?
Спасибо, Теймур! На этот вопрос я мог бы отвечать долго, но пока скажу коротко: это для меня значит очень много, и я мечтаю, чтобы современное искусство стало более распространенным в Азербайджане. Когда я уезжал из Азербайджана, ничего подобного не было, не было современного искусства и в России. В наши дни все изменилось и продолжает меняться, а я верю в то, что любая работа ведет к переменам. Для художника и интеллектуала очень важно быть частью этих радикальных социокультурных перемен. Поэтому мое участие в художественной жизни Азербайджана обусловлено, кроме личной заинтересованности, и культурологическим фактором – моим глубоким желанием быть причастным к тем процессам трансформации, которые происходят ныне в культурной сфере нашей страны.
ИНТЕРВЬЮ ТЕЙМУР ДАИМИ ФОТО АРХИВНЫЕ МАТЕРИАЛЫ
