Способность к незашоренному мышлению в обществе, насквозь идеологизированном, умение воспринимать и транслировать истину в любой жизненной ситуации, разглядеть в зеркале времени не искаженные фальсификациями лица героев, успевшие стать чуть ли не хрестоматийными, и тем самым предвосхитить политические и социальные трансформации, – это ли не провидческий дар? Только в эпоху радикальных перемен нам довелось по достоинству оценить труд всей жизни нашего легендарного соотечественника Рамиза Абуталыбова – дипломата, историка, кавалера ордена почетного легиона. Долгие годы он прожил в дали от родной земли, ни на миг не порывая пуповинной связи с нею, бережно собирая по клочкам утерянные страницы ее истории, даря вынужденным «Невозвращенцам» тепло и память давно утраченной ими отчизны...
Рамиз Абуталыбович, Вы один из самых известных азербайджанских дипломатов, первый азербайджанец, принятый на службу в UNESCO. А какими были детство советского мальчика Рамиза и юность студента Абуталыбова, готовившегося стать геологом? О чем Вы мечтали тогда?
Я был одним из бакинских мальчишек, шумной ватагой носившихся по двору. Мое детство – это игры в войну, драки, увлечение футболом, купания в знаменитой бакинской купальне... Все мы мечтали быть летчиками и разведчиками, а фильм «Подвиг разведчика», с Кадочниковым в главной роли, смотрели раз двадцать. Чуть позже я увлекся коллекционированием марок, с удовольствием ходил на просмотры трофейных фильмов. В восьмом классе случилась первая любовь; тогда же было положено начало фланированию по Торговой и по бульвару... Словом, все как полагается. В 1954 году я окончил школу и остро встал вопрос: куда поступать? Родители желали видеть меня врачом, а я стремился на исторический факультет Азербайджанского Государственного университета. Но они были против, и в итоге я пошел на компромисс: поступил на модный тогда геолого-географический факультет. С первого курса я сам зарабатывал на карманные расходы – работал внештатным корреспондентом газеты «Молодежь Азербайджана», куда меня пристроил мой друг Акшин Кязимзаде, впоследствии один из лучших журналистов Азербайджана. В 1961 году женился на своей сокурснице Тамилле Таировой, а спустя три года мы, уже родители двух дочек, Нигяр и Севиль, получили двухкомнатную квартиру от Госкомитета по координации научноисследовательских работ, где я к тому времени работал. После Госкомитета меня перевели в отдел науки и техники Совета министров Азербайджана. И здесь в 1968 году исполнилось еще одно мое желание: я поступил на факультет международных организаций Всесоюзной академии внешней торговли. Будучи слушателем третьего курса, принял участие в конкурсе на замещение вакансии в Секретариате UNESCO в Париже. Соискателей было 27, но я оказался победителем и 15 декабря 1971 года с семьей вылетел в Париж. Первую командировку завершил 31 декабря 1979 года, а вторая командировка в UNESCO продлилась с августа 1985 по февраль 1993 года.
Итак, в начале 1970-х годов Вы по долгу службы очутились в недоступной большинству советских людей Западной Европе. Как Вы адаптировались? Что было самым трудным? Насколько гостеприимным оказался романтичный Париж?
Самый тяжелый год – первый: без родственников и друзей, со слабым знанием законов и обычаев страны. Например, наутро после приезда зашел в булочную и задал вполне, казалось бы, логичный вопрос: «Хлеб свежий?». Продавец, он же пекарь, был возмущен, окружающие взирали на меня с изумлением: откуда взяться несвежему хлебу во французской булочной?! Таких ляпов было много. Отсутствие привычной среды, родных лиц давило... Помню, в декабре 1972 года в Париже прошел концерт советских артистов, посвященный 50-летию образования СССР. Из Азербайджана приехало трио: Ислам Рзаев, Гаджи Мамедов и Габиль Алиев. Как только они начали выступать, мы все прослезились... Конечно, постепенно все вошло в норму: у нас и у детей появились друзья, на работе благополучно прошла «притирка» с коллегами из разных стран. Ну, а Париж – всегда Париж. Мы полюбили этот город, и он ответил нам взаимностью. Лучше Эрнеста Хемингуэя и не скажешь: «Париж – это праздник, который всегда с тобой».
В Париже Вы подружились с эмигрантами. Легко ли они шли на контакт с сотрудником советской дипломатической службы?
И они, и я поначалу были осторожны. Мы, советские граждане, много читали в прессе о действиях зарубежных спецслужб. Достаточно вспомнить знаменитый «прыжок в свободу» Рудольфа Нуреева в 1961 году, в Париже, или издание «Доктора Живаго» Бориса Пастернака. А наши земляки-эмигранты были свидетелями операций советских спецслужб: например, похищение в том же Париже, средь бела дня, царских генералов Кутепова и Миллера, убийство в Мюнхене руководителя азербайджанской секции Радио «Свобода» Абдурахмана Фаталибейли-Дудангинского... Первая моя встреча с азербайджанскими политэмигрантами состоялась после уже упомянутого концерта. За кулисами я познакомился с представителями второй волны эмиграции – не вернувшимися на родину в 1945 году, после II мировой войны, Гадиром Сулейманоглу и Тофиком Тагиевым. А уж затем они меня познакомили с эмигрантами первой волны и их потомками – например, с Мамедбеком Магеррамовым, членом делегации Азербайджанской Демократической Республики на Парижской мирной конференции 1919 – 1920 гг. Очень меня обогатило общение с Алекпером – сыном Али Мардан бека Топчибаши, руководителя азербайджанской делегации. Сегодня именно Алекпер беку мы обязаны сохранением для истории документов о деятельности делегации. Мне посчастливилось дружить с племянником Узеир бека, сыном его брата Джейхун бека Гаджибейли Тимучином, известным тюркологом Ирен ханум Меликофф, художником Селимом Тураном – сыном Алибека Гусейнзаде, писательницей Банин – внучкой Шамси Асадуллаева и Мусы Нагиева, Ильханом Зилли – представителем известных родов Зюльгадаровых и Шамхорских и другими. Эти встречи позволили мне узнать другую историю Азербайджана. Если бы не Париж, я бы вряд ли смог подружиться с азербайджанцами из Ирана: Гусейном Азармахдом – одним из учредителей во Франции ассоциации «Азербайджанский дом» и «Франко-азербайджанской торговой палаты», составителем первого «Толкового словаря азербайджанского языка» (с использованием арабской графики) Мамедали Таджахмади, всемирно известным фотохудожником Резой Дегати и другими.
Благодаря Вам азербайджанская общественность узнала о судьбах своих соотечественников, по воле случая оказавшихся на чужбине. Вы привезли на родину уникальные, бесценные раритеты: письма, документы, статьи, картины... Какие трудности встречались Вам на этом пути?
Я руководствовался четким правилом: никогда ничего ни у кого не просить. Но если кто-то из эмигрантов передавал через меня в дар какой-либо документ или предмет, то передачу я совершал максимально гласно: составлялся акт, затем я давал интервью в СМИ, и эмигранты через своих родственников получали соответствующую информацию. Прошло много лет, и трудности стерлись из памяти. Но есть пожелание: очень хотелось бы однажды увидеть все привезенное – архив Джейхун бека Гаджибейли, часть архива Али Мардан бека Топчибаши, картины азербайджанских художников, старинный азербайджанский ковер из коллекции Мамед бека Магеррамова, копии переписки Банин с Буниным, три картины Айвазовского, портрет Ленина кисти Филиппа Малявина и др. – в формате выставки.
Какой Вам запомнилась писательница Банин (Умм эль-Бану)?
Она была настоящей парижанкой – элегантная, кокетливая, задорная, что ей очень шло, и такая же, как город, в котором жила, – неуловимо переменчивая: то строгая, то серьезная, то простецки бесшабашная, то горделиво-недоступная, то общительная, разговорчивая... Она бывала у нас в доме, на улице Суффрен, 56. Нежно относилась к моей супруге Тамилле и дочерям. И мы навещали ее скромную квартиру на улице Лористон, 40, где когда-то у Банин гостили два выдающихся таланта XX века, оставившие особый след в ее жизни и творчестве: немецкий писатель, философ и энтомолог Эрнст Юнгер и великий русский писатель, нобелевский лауреат Иван Алексеевич Бунин. Последняя наша встреча состоялась незадолго до ее смерти (23 октября 1992 года) в больнице на улице Шардон-Лагаш, в том самом 16-м округе, где когда-то начала завоевывать Париж юная Умм эль-Бану.
Когда карабахский конфликт был в самом разгаре, Вы выпустили целых четыре книги, призванные ознакомить иностранного читателя с действительным положением вещей. Нашли ли они отклик?
Конечно. Мы в какой-то мере восполнили дефицит объективности, существовавший на Западе относительно событий в Карабахе, и постарались обеспечить наших зарубежных соотечественников достоверной информацией, ознакомить с различными аспектами карабахской проблемы. Эти книги привлекли и широкого читателя, и специалистов-конфликтологов. Французские журналы «Геродот» и «Актюэль», британские «Хроника по Центральной Азии и Кавказу», «Центральноазиатский обзор» и другие уделили этим изданиям пристальное внимание.
Вы также стали автором книг об азербайджанцах – участниках движения Сопротивления, эмигрантах из числа представителей АДР. Приходилось ли Вам в процессе их написания замалчивать или вуалировать какие-то факты?
До перестройки и гласности советские исследователи все как один старались создать негативный образ политэмигранта. Но в конце 1980-х, когда железный занавес начал приподниматься, ситуация изменилась – московский журнал «Огонек», газета «Московские новости», «Литературная газета» и другие стали печатать статьи с положительной оценкой деятельности политэмигрантов. Но опасения все еще оставались, и поэтому свою первую небольшую статью об азербайджанской эмиграции я опубликовал в газете Ədəbiyyat və İncəsənət под чужой фамилией. Позднее, но еще до развала СССР, в той же газете мне удалось опубликовать пару стихов Иосифа Бродского в переводе поэта Айдына Улуханлы – это была первая публикация Бродского на азербайджанском языке. В газете Odlar yurdu общества Vətən появилась рубрика «Об этом впервые», самым активным автором которой был покойный Мовсум Алиев. Где-то с 1990 года как в России, так и в Азербайджане по возрастающей начались публикации материалов о политэмиграции. Правда, одна тема все еще не получила цельного освещения: участие советских людей в партизанском движении Франции и Италии. Известно, что они появлялись в Европе как военнопленные, гастарбайтеры или бойцы восточных легионов вермахта. Определить, кто есть кто среди них, можно будет только после открытия архивов министерства обороны и КГБ СССР и соответствующих ведомств бывших советских республик.
Рамиз муаллим, человек, ратовавший за выдвижение Алима Гасымова на звание лучшего исполнителя мира, участвовавший в работе по включению мугама в Список нематериального культурного наследия, организатор огромного количества концертов и выставок (перечислять можно долго) наверняка влюблен в искусство. Расскажите о своих музыкальных и литературных предпочтениях.
Во всех перечисленных акциях я выступал как продюсер и промоутер. Для подготовки документов по азербайджанскому мугаму в 2001 году мы пригласили эксперта UNESCO, французского музыковеда доктора Жана Дюринга. Ему помогали наши специалисты: Санубар Багирова, Эльдар Мансуров, Джахангир Селимханов и другие. Для проекта «Ичери Шехер» пригласили в 1999-м профессора Стамбульского университета Невзата Ильхана, в проекте также участвовали Джафар Гияси, Адалят Мамедов, Ризван Байрамов и другие. Сейчас в Баку много специалистов, подготавливающих на иностранных языках документы для Списка всемирного наследия, а в конце 90-х мы были вынуждены приглашать зарубежных экспертов. Что до предпочтений, то в детстве родители отдали меня в музыкальную школу, на отделение народных инструментов. Уроки мугама вел знаменитый педагог Мирза Мансур Мансуров. В силу возраста он уже не мог посещать школу, и мы бегали к нему домой, на Большую Крепостную. Я проучился в этой школе четыре года, но любовь к мугаму сохранил на всю жизнь. А в середине прошлого столетия, как и вся бакинская молодежь, увлекался джазом, каждый день слушал «вражеские радиоголоса»... В литературе сейчас отдаю предпочтение мемуарам и исторической хронике. Из прочитанного в последнее время: воспоминания Бориса Мессерера «Промельк Беллы», из серии ЖЗЛ – «Борис Пастернак» Дмитрия Быкова, дневники Анны Ахматовой «Мой муж Гумилев, отец Гумилева». Сейчас читаю изданный в Москве роман Сабира Рустамханлы «Восхождение на плаху».
Когда-то по Вашей инициативе в Баку прошла персональная выставка тогда еще малоизвестного художника Ашрафа Мурада. Следите ли Вы за творчеством современных азербайджанских художников?
К сожалению, нет. Но регулярно посещаю выставки азербайджанских художников в Москве. Был на прекрасной выставке художников абшеронской школы (среди них и полотна Ашрафа Мурада), персональных выставках Таира Салахова, Расима Бабаева, Фархада Халилова и других. Кстати, первый полноценный каталог работ Ашрафа Мурада был издан в Москве, а презентация прошла в галерее «Айдан».
Ваша колоссальная исследовательская деятельность не прекращается ни на день. Есть ли у Вас на данный момент приоритетная для изучения область?
Приоритетная область – это история азербайджанской эмиграции. Мы с моим другом, знатоком истории Кавказа, доктором Георгием Мамулиа, при поддержке российского представительства Фонда Гейдара Алиева издали четырехтомник «А.М.Топчибаши. Парижский архив, 1919 – 1940 годы», а сейчас готовим к изданию сборник документов «Азербайджанская политэмиграция на начальном этапе холодной войны (1945 – 1953 гг.)», он должен будет выйти уже в этом году.
В заключительной части Вашей книги «Годы и встречи в Париже» Вы признаетесь в любви к французской столице, подарившей Вам «интеллектуальный ключ для объяснения сложных коллизий». Часто ли Вы теперь возвращаетесь в Париж – город, когда-то открывший Вам столько тайн?
Хочу снова привести слова Хемингуэя: «Париж никогда не кончается, и каждый, кто там жил, помнит его по-своему». Каждый год, в сентябре, мы с супругой возвращаемся в Париж. Хотим продолжить эту традицию и в наступившем, 2019 году.
Интервью: Нигяр Магеррамова
Фото: Адыль Юсифов
