Жанр хоррора родился вместе с кинематографом. Достаточно вспомнить ужас, охватывавший зрителей в январе 1896 года при просмотре «Прибытия поезда» братьев Люмьер – 48-секундной документальной ленты, вошедшей в список самых страшных сцен кинематографа по версии сайта Filmsite.org. Вот как отозвался Максим Горький об этой короткометражке: «И вдруг что-то щелкает, все исчезает, и на экране является поезд железной дороги. Он мчится стрелой прямо на вас – берегитесь! Кажется, что вот-вот он ринется во тьму, в которой вы сидите, и превратит вас в рваный мешок кожи, полный измятого мяса и раздробленных костей, и разрушит, превратит в обломки и в пыль этот зал и это здание, где так много вина, женщин, музыки и порока...». Жутко, не правда ли?!
Итак, любезный читатель и зритель, дайте мне руку, и мы вместе пройдем по всем кругам ада...
Перед вами – 13 культовых фильмов ужасов.
Альфред Хичкок, «Психо» (1960)
Тема гипертрофированного воздействия матери на психику сына – вот основная линия легендарного «Психо», в котором Хичкок использовал свои излюбленные вневременные мифологемы. В качестве источника вдохновения для дома Нормана Бейтса – главного героя «Психо», страдающего раздвоением личности и «хранящим» в себе толкающий его на преступления неумолкающий голос давно убитой, но горячо любимой деспотичной мамочки, чей мумифицированный труп он бережно хранит в своем особняке, – Хичкок обратился к творчеству Эдварда Хоппера.
Я рекомендую посмотреть «Психо» всем азербайджанским мужчинам, состоящим в отношениях с противоположным полом или уже заведшим семью, мужчинам, в подавляющем большинстве случаев остающимся между Сциллой и Харибдой супружеского и сыновнего долга. В финале картины побеждает не правосудие, а... зритель: как и в античной трагедии, сопереживание увиденному вызывает очищающий, катарсический эффект.
Джордж Эндрю Ромеро, «Ночь живых мертвецов» (1968)
Ромеро никогда особо не интересовался смакованием обильно фонтанирующей артериально-венозной жидкости. Посыл его картин заключался в другом, а зомби, с его легкой руки ставших топосом массовой культуры, он использовал просто как пикантный фон для своих остросоциальных лент, поднимающих вопросы межчеловеческих, межрасовых, межклассовых и пр. отношений. Лично мне близки две интерпретации «Ночи живых мертвецов»: психоаналитическая и марксистская. И вправду, что же из себя представляют эти несчастные «живые мертвецы» (само это словосочетание – явный оксюморон)? Это не что иное, как давно и хорошо известные «скелеты в шкафу». Вытесненные, теневые аспекты нашей психики не умирают – они уходят глубоко в подсознание, в подвал психической структуры личности и самого общества, норовя в любую минуту выскочить, как черт из табакерки, чтобы заявить о своем праве на жизнь.
Роман Полански, «Ребенок Розмари» (1968)
Вторая, центральная, часть «квартирной трилогии» Полански, воплощающей архетип «плохого места». Главную мужскую роль сыграл легендарный Джон Кассаветис – режиссер фильма «Тени», который многие считают вехой в истории американского инди-кинематографа. «Ребенка Розмари» можно назвать параноидальным триллером, где все персонажи, окружающие беременную героиню, участвуют в сатанинском заговоре. «Бог умер», – писал Ницше. Хиппующий, революционный Запад конца 60-х прошлого века подхватил эту фразу, но в модифицированном виде: «Бог умер, зато Сатана жив и правит бал!».
Воистину, свято место пусто не бывает! В фильме Полански место отсутствующего Бога/Отца (или Центра, по Деррида) занял травестийный образ Нечистого. Травестируется и образ будущей матери, зачинающей от антагониста Святого Духа и совмещающей в себе архетипы «Мадонны» и «Блудницы». Многие современные киноленты содержат массу отсылок к «Ребенку Розмари» – от Дэвида Линча до Дэвида Финчера. Вот, например, вдохновленная шедевром Полански эпохальная цитата из «Бойцовского клуба», акцентирующая всю боль трансцендентальной безотцовщины: «Мы – поколение мужчин, воспитанных женщинами».
Дэвид Линч, «Голова-ластик» (1977)
Это кино нужно не объяснять, а просто пережить. В книге «Интервью: Беседы с Крисом Родли» Линч признался: «Я прочувствовал ”Голову-ластик”, а не сочинил». Эта картина была снята за пять лет, с минимальным бюджетом и спецэффектами. Джек Нэнс – «величайший рассказчик», по словам самого Линча, и любимейший его актер, сыгравший почти во всех фильмах американского режиссера-визионера, воплотил в первой полнометражной картине маэстро одинокого, охваченного каким-то невыразимым экзистенциальным страхом обитателя городских окраин. Остается неизвестным: то ли Генри (Джек Нэнс) все приснилось, то ли сам он – персонаж чужого кошмара. Все фильмы Линча – о соприкосновении миров, о том, как иной мир сталкивается с нашим и пробивает в нем брешь, залатать которую герои способны лишь смертью – своей или чужой – либо безумием.
Джон Говард Карпентер, «Хэллоуин» (1978)
Именно с «Хэллоуина» в американском кинематографе зародился ныне столь популярный поджанр ужастиков – slasher. В slasher’е обязательно присутствие серийного убийцы, который начинает убивать своих жертв, предварительно поиграв с ними в кошки-мышки. Созданный под ощутимым влиянием «Психо», фильм Карпентера затрагивает по сути схожую «семейную» проблему, только первой жертвой психически ненормального убийцы оказывается не деспотичная мать, а старшая сестра, причем убийце Майклу Майерсу на тот момент идет всего шестой год. Маленький брат убивает 17-летнюю сестру, застав ее во время секса с бойфрендом. По мнению ряда критиков, образ Майерса воскрешает наши детские страхи перед неизвестным, другие считают его испытанием традиционных семейных ценностей на прочность. Глубокого саспенса в ленту привносит музыка, сочиненная самим Карпентером, который известен еще и как композитор.
Ридли Скотт, «Чужой» (1979)
Русский перевод названия Alien как «Чужой» бьет в точку: вариант «Другой» никуда бы не годился, ибо «другой» (не такой, как мы, но похожий) всегда имеет шанс стать «другом». Вдобавок «Чужой» содержит сочетание «уж», наводящее на ассоциации с чем-то змеящимся, чем-то ужасным... Этих змеящихся и ужасных существ для фильма Ридли Скотта разработал гениальный швейцарский художник-визионер Ханс Рудольф «Рюди» Гигер. Его ксеноморфные создания, соединяя в себе плоть и механику, мясо, хитин и металл, при этом излучают какую-то чудовищную, неземную сексуальность и, по словам друга Гигера – Тимоти Лири, «обращаются к нашим глубинным, биологическим воспоминаниям». Скотт при создании «Чужого» вдохновлялся и творчеством Джозефа Конрада, одна из книг которого подарила ему название для космического корабля «Ностромо». Фактически лента британского режиссера – это современное путешествие к «Сердцу тьмы», только корабельное путешествие по тропической реке заменяется на космическое.
Стэнли Кубрик, «Сияние» (1980)
Экранизация романа Стивена Кинга. Для самого Кинга роман «Сияние» стал этапным: он решил поднять планку на новую высоту, воплотив героя, «движимого пережитым в детстве насилием над собой наряду с призрачными силами». Именно этот неявный психоаналитический пласт романа и заинтриговал Кубрика: отец (Джек Николсон), мать и сын – классический эдиповский расклад, завершающийся смертью обезумевшего отца-минотавра в снежном лабиринте. По словам Джеймса Нэрмора, «Кубрик – это не только Голливуд, но и сумерки мирового модернизма», «фильмы Кубрика балансируют на грани готики и балагана», управляя «нашими эмоциональными и психологическими реакциями на примитивном, инстинктивном уровне». Потому и не случайно обращение элитарного режиссера к, казалось бы, низкому жанру хоррора.
Перед съемками маэстро показывал съемочной группе один из своих любимых фильмов – «Голова-ластик», о котором мы писали выше, – дабы погрузить ее в соответствующее ментальное состояние. Экранизация романа Стивена Кинга. Для самого Кинга роман «Сияние» стал этапным: он решил поднять планку на новую высоту, воплотив героя, «движимого пережитым в детстве насилием над собой наряду с призрачными силами». Именно этот неявный психоаналитический пласт романа и заинтриговал Кубрика: отец (Джек Николсон), мать и сын – классический эдиповский расклад, завершающийся смертью обезумевшего отца-минотавра в снежном лабиринте.
По словам Джеймса Нэрмора, «Кубрик – это не только Голливуд, но и сумерки мирового модернизма», «фильмы Кубрика балансируют на грани готики и балагана», управляя «нашими эмоциональными и психологическими реакциями на примитивном, инстинктивном уровне». Потому и не случайно обращение элитарного режиссера к, казалось бы, низкому жанру хоррора. Перед съемками маэстро показывал съемочной группе один из своих любимых фильмов – «Голова-ластик», о котором мы писали выше, – дабы погрузить ее в соответствующее ментальное состояние.
Уэс Крэйвен, «Кошмар на улице Вязов» (1984)
«Самые лучшие фильмы – словно сновидения, насчет которых вы не уверены, были они или нет», – говорит играющая «холодную блондинку» Тильда Суинтон в «Пределах контроля» Джима Джармуша (чью «криптовампирскую любовную историю» мы рассмотрим под номером 13). А где сновидения, там и кошмары. Фрейд назвал сновидения «королевской дорогой, ведущей в бессознательное», подчеркнув, что «страх есть одна из реакций отстранения нашим Я могущественных вытесненных желаний, а потому легко объясним и в сновидении». Безусловно, Крэйвен, получивший в университете степень писателя и психолога, знаком с этими психоаналитическими выкладками. Потому своего культового персонажа Фредди Крюгера, реализующего индивидуальные фобии своих жертв – подростков «одноэтажной Америки», а затем убивающего их в их же снах, сценарист и режиссер вылепил этаким вечно возрождающимся фениксом, продавшим душу демонам снов в обмен на призрачную жизнь. В итоге Крэйвену удалось воплотить на экране, по его собственным словам, «нечто, чего можно было бы бояться на первобытном уровне, независимо от того, из какой страны будут зрители».
Френсис Форд Коппола, «Дракула» (1992)
Фильм Копполы, по словам Дмитрия Комма, автора интереснейшего исследования «Формулы страха. Введение в историю и теорию фильма ужасов», является хоррором-мелодрамой, в отличие от хоррора-расследования. Он восходит к готической литературе викторианской Англии. Именно с этого фильма, где разворачивается настоящий любовный треугольник между мужчиной, женщиной и древним вампиром, принявшим современную женщину за реинкарнацию своей давно покончившей от горя самоубийством возлюбленной, следует вести, по мнению критиков, отсчет истории блокбастера ужасов. По их же мнению, основная тема экранизации классического романа Брэма Стокера – подавленная в викторианскую эпоху сексуальность и ее пробуждение посредством образа кровопийцы.
Ян Шванкмайер, «Конспираторы наслаждений» (1996)
Сюрреализм – последнее по времени всемирное течение в искусстве. Родина сюрреализма, как известно, Франция. А чешская культура начала прошлого века была крайне близка к французской, благодаря чему и возник феномен «чешского сюрреализма», ярчайшим представителем которого стал всемирно известный аниматор, художник и режиссер Ян Шванкмайер. Фильм, по сути, – страшная гротескная сказка для взрослых и о взрослых, о том, какие бездны разверзаются в их одиноких телах и душах, о том, что самое ужасное для человека – одиночество. (Согласно Фрейду, страх одиночества сильнее страха смерти и кастрации.) Страх одиночества и стремление хоть к какой-то коммуникации (пусть даже в форме садо-мазо) толкает героев этого фильма без единого слова на безумные поступки. В финальных титрах в качестве источников вдохновения значатся имена Захер-Мазоха, де Сада, Фрейда, Бунюэля, Макса Эрнста.
Роберт Родригес, «От заката до рассвета» (1996)
В последний год прошлого века в стенах филфака нас учили, что эстетика оперирует четырьмя категориями: прекрасное, ужасное, трагическое и комическое. С тех пор много крови утекло (раз мы говорим о вампирском фильме), а я утвердился во мнении, что сочетание ужасного с комическим дает low postmodern, прекрасного с трагическим – классическое искусство, прекрасного с ужасным – экзистенциализм, а трагического с комическим – нашу повседневную жизнь. Модерн начался с Бодлера, сочетавшего в сонетах из «Цветов зла» ужасное с прекрасным; high postmodern возвеличивал низкое, облагораживал рутину и мусор (например, New York School в лице Джона Эшбери или Фрэнка О'Хары).
А вот low postmodern, ярчайшими представителями которого являются Родригес и Тарантино, с самого своего зарождения играл на понижение, утрируя и доводя до абсурда топосы высокой культуры, испепеляя своей иронией мертвые и умирающие клише поколения отцов. Но закадычные друзья Родригес и Тарантино – страстные поклонники exploitation films, trash movies, B-movie – в «От заката до рассвета» предали осмеянию достижения отцов с такой горячей и искренней любовью, что критикам пришлось восторженно признаться в собственном снобизме. А простые зрители по сей день не устают пережевывать кровавый бургер, приготовленный звездной четой по рецепту «кино быстрого питания».
Дэниел Мирик, «Ведьма из Блэр: Курсовая с того света» (1999)
В этом малобюджетном ужастике не все так уж просто. Перед нами mockumentary (псевдодокументальный фильм) и к тому же метафильм – фильм о фильме: трое студентов киношколы снимают в лесу курсовую работу о ведьме из Блэр и в итоге пропадают в дебрях, становясь жертвами некой невидимой злой силы. Лента впечатляет своим аскетизмом, отсутствием спецэффектов, саундтреков и кровавых сцен, что лишь усиливает жуткий саспенс. Следует отметить и дезинформированность самих актеров, убежденных в реальности ведьмы из Блэр. Рекламная кампания фильма без зазрения совести обыграла его псевдодокументальность, заявив о гибели авторов и актеров, о якобы случайно найденной пленке. Благодаря пиару и тому, что «Ведьма из Блэр» – всего лишь второй в истории кинематографа фильм ужасов в стиле mockumentary, лента завоевала огромную популярность: появились многочисленные сиквелы, любительские подражания, пародии, игры по ее мотивам и даже эротический пастиш.
Джим Джармуш, «Выживут только любовники» (2013)
Адам и Ева. Он – музыкант-виртуоз, коллекционер гитар и прочих струнных инструментов. Она – бледная красавица и запойная читательница поэзии. Оба они бессмертны. И оба – вампиры, которым, по канонам жанра, для вечной жизни требуется пить кровь, а также беречься от солнечных лучей и от людского любопытства. Вот уже несколько десятилетий Адам и Ева живут порознь. Он обосновался в мрачном, заброшенном Детройте, где записывает аналоговым методом свои музыкальные сочинения и считается андеграундным гением, что, впрочем, не добавляет ему жизнелюбия. Адам испытывает taedium vitae и просит приятеля раздобыть особую деревянную пулю, чтобы покончить с собой. На помощь ему спешит Ева (неподражаемая Тильда Суинтон). Пара воссоединяется, но именно тут-то и начинаются трудности... Да, Адам и Ева пьют человеческую кровь, но энергетическими вампирами они не являются. Наоборот: по ходу действия выясняется, что многие гении искусства и науки были такими же, как и Адам с Евой, и подарили толпе много больше, чем взяли.
Текст: Ниджат Мамедов / Фото: пресс-материалы
