Что значит быть восточной женщиной в современном мире? Что делает мужчин и женщин такими разными? Чем искусство может помочь людям? Какой он, Восток, глазами той, что раз и навсегда перевела часы на нью-йоркское время? Мы попросили ее рассказать – и она заговорила...
Нью-Йорк, 8:30 am. Она уже давно на ногах...
Я вообще-то ранняя пташка: мы с песиком выходим гулять в семь – полвосьмого утра. Но сегодня такой занятой день... к тому же я улетаю завтра...
Американка иранского происхождения, обаятельная миниатюрная женщина со сладким именем Ширин известна как фотохудожник, режиссер, сценарист, автор видеоинсталляций. У нее узнаваемый почерк – монохромный, скульптурный, и узнаваемая внешность: тонкий профиль, каллиграфический штрих сурьмой вдоль нижнего века, statement-украшения, подчеркивающие простоту облика.
На ее выставки в Европе и в Америке ходят, чтобы увидеть – по-настоящему увидеть – красоту человеческих лиц, приоткрыть завесу между Востоком и Западом, полюбоваться на поэтические закорючки непонятного многим языка. Языка кружащихся дервишей и откровенной лирики. Языка Руми, Низами, Фирдоуси, Саади...
Впрочем, на ее четвероногого друга Ашиля (так на фарси звучит имя Ахиллес, поясняет Ширин) награды и сольные выставки хозяйки производят куда меньше впечатления, чем неиссякаемая ласковость, сквозящая в каждом ее слове и жесте. Вскоре сорванец начинает втихаря скатывать провода в клубок, и хозяйке приходится выпроводить его в соседнюю комнату, чтобы продолжить разговор.
В Америке она оказалась в семнадцать лет. Первое впечатление было удручающим...
В детстве, как и многие на Востоке, я строила свое представление об Америке, основываясь на кино. Голливудском, конечно. Поэтому Лос-Анджелес я сразу возненавидела: это было совершенно не то, что я ожидала. Он почти пугал меня, ведь я росла в небольшом городке, в красивом домике с садом, у папы была своя ферма... А тут люди жили совсем иначе, и это мне не понравилось, я была просто подавлена.
А позже в родном Иране случилась революция, и все вмиг переменилось. Были закрыты светские вузы, а на женщин надели чадру... Я возвращалась несколько раз. Это неправда, что не возвращалась. Но вот уже довольно давно я там не была. Мое творчество там вызывает споры...
Я дважды была в Баку за два последних года, и что мне особенно нравится здесь – это свобода. По улицам ходят женщины в хиджабе – но также и с непокрытой головой, и даже в коротких юбках! Это изюминка вашего города. Религия здесь – личный выбор каждого, вас ни к чему не принуждают. И вообще, я влюблена в Азербайджан, он такой современный и в то же время такой душевный, так дышит традициями!.. Будто время повернуло вспять, и я оказалась в прежнем Иране... Не скажу, что я была в восторге от того периода, но мне нравилась свобода выбора.
Искусство – не криминал. И не акт героизма. Ее творчество не имеет ничего общего ни с политикой, ни с религией: оно – о любви, о красоте, о человечности...
Я чаще всего обращаюсь к образу иранки, исследую эмоционально-психологические аспекты ее сущности: каково это – быть женщиной в Иране? Мне интересно все, что происходит в ней и вокруг нее... Знаете, у меня никогда не было особо трепетного отношения к фотоаппарату, но меня увлекала концепция фотографии.
Пожалуй, я впервые всерьез задумалась о фотоискусстве в 1993-м, побыв просто художником и поняв, что рисование – не то, что мне нужно. Оно не даст той реалистичности, как фотография. Так что я пошла к одному своему другу, бразильцу, профессиональному фотографу, и попросила его сделать снимки моих рук, ног, лица... Он ответил: «Почему бы и нет?». В общем, все закрутилось именно тогда...
Известность ей принесла серия фотографий «Женщины Аллаха», для большинства из которых она позировала сама. Несмотря на интимность темы, скандализирующей серию не назовешь: вся мусульманская экзотика сводилась к использованию чадры, а витиеватые надписи, которыми украшены черно-белые фотографии, позаимствованы из прекрасной женской лирики, написанной в начале прошлого века на персидском языке.
Никому нет дела до цветов,
Никому нет дела до рыбок,
Никто не хочет поверить в то,
Что сад погибает.
Форуг Фаррохзад, иранская Банин и Ахматова, просвещенная девушка, писавшая откровенную до дрожи лирику, сопутствует Ширин повсюду. Ее стихи с завидным постоянством появляются на фото и в видео.
Художница цитирует их по памяти...
Я люблю ее поэзию. Она говорит мне о многом. В ней есть что-то от вечности, и то, как она выстраивает метафоры, просто восхитительно!
Художница столько говорит о женщинах и выступает в защиту их прав... Не имеет ли она отношения к популярному движению феминизма?
Так часто говорят, но нет. Я обычно отвечаю так: то, что я фокусирую внимание на женщине, не делает меня феминисткой. Думаю, на современном Западе быть феминисткой значит иметь какой-то определенный план, а я всего лишь исследую, как живется женщине на этой планете.
И как ей живется?
Не хочу обобщать, в этом культуры и страны разнятся. Для меня лично это интересное время. Я чувствую, что мой голос – голос художницы – слышнее, чем могло быть раньше. Еще пару поколений назад было бы куда сложнее. И для женщин Ирана пора сейчас интересная: хотя религия контролирует всю страну, они очень активны, сильны и находят способы выразить себя.
А как же социальная острота «Женщин без мужчин»?
Ирония в том, что, хоть я и сняла этот фильм и затрагиваю в нем тему гендера, работаю я в основном с мужчинами. Этот контраст между женщинами и мужчинами удивителен, но я не вижу в нем проблемы. Меня пленяет женская психология, то, насколько она отлична от мужской.
Я, например, очень сильная женщина, постоянно над чем-то работаю, но я в то же время хрупка и очень слаба иногда, и очень эмоциональна. И мне нравится это в себе. Нравится быть женщиной. Мужчины чаще скрывают свои эмоции, стараются все контролировать, показывать, что все под контролем. Работая с мужчинами, я порой должна действовать, как они, и быть жесткой, но в другое время могу позволить своей женственности и хрупкости взять верх. Я стараюсь выглядеть хорошо, пользуюсь косметикой... Уж этот-то контраст между нами стоит сохранить.
Говоря о Новрузе, она возвращается мыслями к Баку...
Знаете, у моей мамы азербайджанские корни. У нас столько общего... даже этот праздник! Правда, мы с мужем ничего не делаем – отпразднуем у друзей. А вот мама последние две недели вычищает дом и готовится к празднику. Два последних года я отмечала Новруз в Баку, и это вновь и вновь возвращало меня в детство. Когда открылся арт-центр YARAT!, я подумала, что для Баку надо создать что-то особенное. А что больше всего восхищает в Азербайджане – это обилие живущих там национальностей, это чудесное разнообразие лиц, языков, культур, религий...
Поэтому я создала проект The Home of My Eyes, в центре которого понятие Дома. Что нам первое приходит на ум, когда мы думаем о доме? Я задавала этот вопрос всем, кого фотографировала. Потом мы перевели их ответы на фарси, добавили поэзию Низами и нанесли эти слова на фотографии – на их лица. Это один из самых чудесных опытов в моей карьере. Он не имеет ничего общего с политикой – меня интересовала только красота этих лиц, таких разных...
Откуда же пришло вдохновение?
Я человек, который много-много лет не имел Дома, был в какой-то степени странником. Для меня это что-то вроде навязчивой идеи – определить, что же такое Дом... Возможно, меня просто замучила ностальгия, вот я и вписала собственную проблему в образы тех, кто мне позировал. Но ведь и эту, и другие проблемы, которые поднимает искусство, могут обсуждать только те, кто посещает галереи и музеи. А касаются они в большей мере тех, кому зачастую не хватает ни средств, ни, возможно, даже образования...
Поэтому я и перешла к кинематографу. Кино хорошо распространяется. Искусство часто создается для избранной публики, посещающей выставки, а кино более демократично. «Женщин без мужчин» посмотрело огромное множество людей по всему миру, даже в маленьких иранских городках. Многие из тех, кто смотрел этот фильм, незнакомы с другими моими работами. Опять же, хоть я и не снимаю коммерческое кино, фильмы в принципе чаще находят своего зрителя, чем те же инсталляции.
Что будет с тонкой культурой исламского Востока в XXI веке, когда сотни тысяч эмигрантов унесут свои духовные традиции на Запад?
Знаете, совсем недавно я говорила с друзьями об этом... Это хороший вопрос, но ответа на него у меня нет. Столько лет Европа владела колониями в Азии, теперь же Азия устремляется в Европу, а та нередко закрывает перед ней двери, чтобы не допустить колоссального вливания чужих ценностей. Это одно из самых удивительных явлений нашей эпохи.
Материал опубликован в двадцать четвертом номере.
Интервью: Сона Насибова/фото: пресс-материалы
